Предназначенная
Шрифт:
— Не надо, пожалуйста, — он манипулировал, а у меня не хватало сил противостоять. Сразу стало стыдно за себя, собственное упрямство. В конце концов, кто я, в чём моя ценность? Обыкновенная женщина.
— Помоги спасти их всех. Обещаю, с тобой ничего не случится. Ты знаешь, как было в тот раз и сможешь это контролировать.
— Я не буду ночевать у тебя, — в своей комнате можно хоть немного чувствовать себя в безопасности.
— Хорошо. Только вещи возьму. Спасибо.
«Спасибо» не такое весомое слово, чтобы ради него идти на риск, и всё же я не смогла отказать. Теперь сижу на краю широкой, но не двуспальной кровати и думаю. Понимаю, стоило
— Проходи располагайся, — присутствие Николаса смущало. Как ни крути, он посторонний для меня, и не должен здесь находиться.
— Не против, если приму душ? — и взгляд внимательный, пристальный. У него что, вода в трубах замёрзла? Глупости. Тогда почему нельзя было сделать это в своей комнате? Или в доме, где живут инквизиторы все удобства на улице? И как отказать вежливо? Хотя, почему я вообще должна заботиться о его душевном комфорте? Сам ведь ночевать напросился.
— Против, элистер. Нечего мне здесь типичные сериальные сюжеты воспроизводить. Ложись, если ночью случится приступ, я буду рядом.
По слегка потемневшему взгляду инквизитора стало понятно, что на такой ответ он не рассчитывал, а я, высказав свою позицию, забралась под одеяло. Арвейну предстояло спать под тонким покрывалом, которым днём застилалась кровать.
Зашелестела простынь, а меня окутало ощущением человека за спиной, даже волосы на затылке приподнялись. А ещё этот тревожащий аромат восточных специй, пропитывающий воздух бередил что-то тёмное внутри. Хотелось приникнуть к инквизитору и вдыхать, впитывать, изучать причудливый парфюм. Лёшка пользовался классическими мужскими ароматами — морской бриз. Что-то лёгкое, идеально ему подходившее. Инквизитору одеколон тоже соответствовал, но я бы предпочла не ощущать вообще никаких запахов.
Меня разбудил глухой мужской стон. Так, откуда здесь мужчина? Лёшка мёртв, Геран в Лоринтаре. А, точно, инквизитор. С трудом разлепила глаза и заставила себя сесть. Тело хотело вернуться в уютную темноту сна и беззаботности. Но я обещала помочь, если приступ произойдёт. Произошёл. И руки сами тянутся к тяжело вздымающейся груди, в глубине которой я вижу свет.
— Не делай этого, сестра, — голос точно не принадлежал хозяйке дома. Тогда кто со мной разговаривает среди ночи в запертой спальне? Шизофрения? Очень на то похоже. Галлюцинации в наличие. Хрупкая девчонка лет шестнадцати. Босая, в бесформенной белой рубахе и с волосами цвета гречишного мёда, струящимися до самой талии. — Богиня сама отмерила наказание, Тасилена, не тебе его оспаривать. В день Обретения Равновесия инквизитор сгорит, как я когда-то.
Моя рука замерла над грудью, от которой ощутимо тянуло жаром, как при сильной лихорадке. Николасу становилось хуже.
— Ты та ведьма, которую он отправил на костёр. Но разве твоя вина не была доказана? — не хотелось думать, что мы правда сёстры. Девочка такая хрупкая, такая реальная смотрела на меня выразительным взглядом. Словно безмолвно спрашивала, не сошла ли я с ума сомневаться. Помню, смотрела один сериал про симпатичного профессора-шизофреника. Его галлюцинации частенько служили подсказками от нездорового мозга.
— Меня подставили, оговорили. И сделали это так тщательно, что даже непогрешимый Арвейн ошибся. Умирать больно, Тасилена. Страшно. Обидно. Особенно когда знаешь, что предназначенный тебе судьбой
— Понимаю, с тобой поступили несправедливо, но мне Николас не сделал зла.
— Предал мучительной смерти твою сестру.
— Прости, для меня ты чужой человек. Незнакомка. По-человечески мне жаль тебя, но он страдает!
Откуда взялась уверенность, что поступаю правильно? Не знаю, просто закрыла глаза и легла щекой на грудь инквизитора, крепко прижимая ледяную ладонь к обнажённой коже. Вдохнула пряный аромат разогретых солнцем специй. Интересный парфюм. Призрак говорил ещё что-то, но я слышала гул ревущего внутри пламени и проваливалась в его плен. В чужую боль. Сгорала заживо и кричала, но не разрывала контакта, пока огонь не сдался, не утих, укрылся в таких глубинах, до которых мне было не дотянуться. Только тогда позволила себе заплакать. Глупая, глупая Тася, по какой-то неясной причине идущая наперекор воле богов. И терзающая ради этого саму себя.
К тому моменту, когда слёзы иссякли, призрак уже исчез. В комнате слышалось только наше дыхание, да размеренный стук сердца Николаса. Я аккуратно перебралась на свою подушку. Внутри стояла оглушительная пустота, ни чувств, ни эмоций. Заснуть получилось ближе к рассвету и там, во сне, Николас Арвейн в образе дракона пытался меня сжечь. Я бегала от страшной зверюги кругами, чудом уворачивалась от струй зелёного пламени. А потом дракону надоело летать, и он рухнул сверху, придавив меня к земле, и раздавил, заставляя проснуться.
Николас спал, согревая дыханием мою шею, закинув на мои бёдра ногу, а правой рукой сжимая в объятиях. Теперь понятно, к чему сон нездоровый приснился, и дышать тяжело.
— Арвейн! Николас, отпусти меня, — тяжёлый, зараза. В качестве ответа невнятное бормотание, объятия стали крепче, а губы прижались к шее. Так, всё, пора восстанавливать личные границы. — Элистер инквизитор, тебя люди ждут, слезь с меня уже! — попыталась рявкнуть зло, но получилось придушенно прошипеть. К счастью, в этот раз Арвейн проснулся. Резко откатился на край кровати, чуть с неё не навернувшись. Правильно, это я помню, что ширины на такие манёвры не хватит. А вот он завис в опасной близости к полу, аккуратно подвинулся, сел, поджав к груди колени, и не моргая смотрел перед собой. Словно загружался, как старый телефон. Помигал глазами-экранами и ожил:
— Прости. И спасибо.
— На здоровье. Что такое день Обретения Равновесия?
— Праздник.
— Когда?
— Скоро. Через двадцать девять дней. А что? Хочешь вернуться в столицу на празднование?
— Нет. Мёртвая ведьма обещала, что это последний для тебя день. Мне жаль.
Тишина. Немигающий взгляд в пустоту и напряжённые плечи. А мне и правда его почему-то жалко, хотя и не должно быть. Арвейн отвис. Поднялся с постели и скрылся в моей уборной. Может он хочет скрыть свой страх от посторонних глаз? Тогда пусть. Мужчины не любят демонстрировать эмоции, а этот наверняка предпочтёт умереть прямо сейчас, чем дать увидеть себя ещё более слабым.