Предновогодние хлопоты II
Шрифт:
– Это тебе, Мурлен Мурло.
Лана изумлённо вытаращила глаза, прижав свитер к груди:
– Мне, Максик?
– Тебе, тебе.
Лана схватила свитер и убежала в комнату. Через минуту уже была в кухне в новом свитере, глаза её сияли. Она кокетливо повертелась перед Максимом.
– Личит мне свитер, Максик?
– Практически Мадонна в свитере с Апрашки. Подлецу всё к лицу, – пробормотал он, разглядывая стол, на котором царил прежний беспорядок и спросил:
– А козлопас где?
– Эдик? Где ему быть? Спит.
– А ты, что ж, супчику не сделала? Я же тебя с вечера просил. И почему не прибрала со стола? Может мне нужно этим заняться? Знаешь, мне кран перекрыть – раз плюнуть. Расхумариваться за мой счёт вам нравится, а чуть подшевелиться уже западло?
–
– Ясный пень! Гори всё синим пламенем, когда расхумарка появляется, все мысли только об этом, ни о чём другом уже думать не хочется, – присаживаясь к столу, проговорил Максим и швырнул пакетик на стол.
Глаза Ланы забегали, лицо вытянулось, оживший взгляд застыл на пакетике.
– Заряди и уколи. У тебя это хорошо получается. Тебе бы медсестрой быть, – сказал Максим.
Лана угодливо заглядывала ему в глаза.
– Да я ж с тринадцати лет бабушку колола…
– У тебя, что и бабушка вмазывалась? – ухмыльнулся Максим.
– Скажешь! Она медсестрой была, меня научила. Я и под кожу и в вену быстро научилась колоть. Бабуля болела. Я и колола её, она говорила, что у меня руки хорошие. Максик, мне бы поправиться? Чё-то мне кажется, втюхали нам в этот раз сильно забодяженное…
Думая: «Суки. Вот, что значит профессионализм, даже больная на голову Ланочка это просекла», он закатил рукав рубашки и зло проговорил:
– Хорошие руки часто голове вредят. Что за ненасытность такая? Потерпишь. Сначала мне сделай, приберись на кухне, супчик разогрей, а после я подумаю ещё, как с тобой быть.
Напевая какую-то только ей известную мелодию, Лана споро приготовила раствор, перетянула ему руку ремешком, и продолжая напевать, ввела иглу в вену. Глядя ему в глаза, она мягко вытащила шприц и не ушла, осталась стоять напротив него, улыбаясь понимающей улыбкой. Максим сидел, расслабленно опустив голову, когда он поднял её, взгляд его был маслянисто-сонным, плавающим.
Лана удовлетворённо заключила.
– Сделал в тело – гуляй смело!
Она помолчала, бегая глазами, добавила зачем-то:
– Вот… а за свитер тебе огромное спасибо, Максик. А Эдик говорил, что ты уже не придёшь.
– Нострадамус. Расстроился гнилой сучара? – усмехнулся Максим, очистил банан и досадливо махнул рукой.
– Ну чего стоишь? Суп грей.
– Я сейчас, я быстро. Я, Максик, мигом, – засуетилась Лана, бросая на него быстрые улыбчивые взгляды.
Быстро управившись, она поставила на стол тарелку супа, колбасу, хлеб, корейский салат из моркови. Пока Максим ел, она вскипятила воду, сполоснув кипятком заварной чайник, отсыпала в него из пачки изрядную порцию заварки, залила кипятком. Выждав, несколько минут, она вытянулась, и шутливым тоном спросила:
– Так вы уже разрешите, уважаемый, болеющей гражданке чуток поправиться?
Максим бросил пакетик на стол.
– Валяй.
Он с жадностью поглощал суп, не отрывая глаз от тарелки
С уколом в руку Лана справилась ловко и быстро. Сев напротив Максима, она, почёсываясь, сказала:
– А Эдика тоже крутит. Температура поднялась.
– Гнилой и конченный бесяра, крестом поражённый, – Максим, жадно, почти не прожёвывая, запихивался салатом. Он съел все, что было на столе.
Как-то Максиму, читающему под кайфом всё, что попадётся под руку, встретилась статья о муравьях. В ней писалось о жучке-паразите ломехузе. Этот жучок имеет одну специфическую особенность: он выделяет на брюшке вещество с наркотическим действием. Подселяясь к трудягам муравьям, он откладывает в их доме свои яйца. Муравьи хотя чужака и распознают, но ничего с ним не могут сделать, так как они это наркотическое вещество с брюшка паразита с удовольствием слизывают и впадают в состояние эйфории. Под этим веществом они «балдеют» и чужака не трогают. Мало того, в итоге они крепко «подсаживаются» на наркотик ломехуз, кормят и взращивают их будущее потомство – свою будущую гибель. Со временем муравейник может охватить наркотическая эпидемия, он деградирует и гибнет.
По прочтении статьи Максим сразу провёл параллель с наркоманией человеческой, подумав, что и наркоман в обществе людей есть некое подобие такого жучка-драгдилера, который так же, как эта гадостная тварь участвует в общей деградации и вымирании человеческого общества.
Тогда же он прочитал и брошюру об Индии, узнав из неё о кастах индийского общества. Его поразило индуистское представление о четырёх варнах, которые якобы возникли из тела принесённого в жертву и расчленённого первочеловека Пуруши. Из уст которого произошли благородные брахманы, из рук – раджаньи, из бёдер – вайшьи, из ног, запачканных в грязи – шудры, а из самой грязи – чандалы, неприкасаемые, самые низкие представители человечества, его отбросы. Они иногда рассматриваются даже, как нелюди. Он разобрался в том, что брахманы или раджаньи – это не единичные существа, а части общества в целом, между которыми действуют иерархические отношения, а жизненные роли варн распределены богами и закреплены в обществе. Поэтому стоящий на самой высокой ступени этой системы брахман может быть плохим и мерзким человеком, но при этом он всегда остаётся брахманом. Ясно ему было и то, что чандалы не могут перетечь в брахманы – об этом они могут только мечтать, обязаны смириться и жить в своём убогом пространстве.
Раздумывая над статьями о ломехузах и индуистской системе социальной лестницы, он выдумал свою иерархическую систему наркотического сообщества. После некоторых размышлений он определил всех граждан «наркотической страны» в «чандал-ломехуз», но со своей внутренней иерархией, дав им новое обозначение – «поражённые». Главное отличие выдуманного им общества от кастового индийского заключалось в том, что по рождению граждане страны Нарколандии, – так он её назвал, – не обременялись категоричными и строгими рамками кастовых и родовых индийских законов. Их пути и воля всё же были свободны и для них не закрывались дороги для продвижения вверх по социальной лестнице, хотя преград на этом пути «по жизни» могло возникнуть множество. Приняв гражданство Нарколандии, человек становится своего рода отверженным, «ломехузой-чандалой», но вынужден скрывать свою суть, жить в подполье. Наркоман, если у него это выходит, заражает обычных людей, как ломехуза заражает муравьёв, создаёт эпидемическую ситуацию. К людям, поражённым наркотическим недугом, общество испытывает брезгливость, страх и отвращение. Меньшая часть «поражённых» из среды людей обеспеченных, так называемой элиты, изначально, как брахманы, находится вверху социальной лестницы. Большая же часть «поражённых» остаётся внизу, пребывая в ранге чандал, обычно не пытаясь подняться с этого уровня. Но люди из высших каст, «подсев» на наркотики, могут вполне перетечь в ряды «неприкасаемых» чандал, потерять своё «место» вверху лестницы и погибнуть, как любой безвестный наркоман.
Всех «поражённых» он разделил на классы и подклассы. Общими состояниями для всех без исключения «поражённых» по его профессиональному взгляду являются страхи, беспрестанная ложь, доведённая до абсурда, готовность пойти на любую подлость и преступление ради дозы, болезненная жалость к себе, обида на судьбу, зависть и ненависть к тем, кто живёт другой трезвой жизнью, заразные и смертельные болезни.
«Поражённые» были разделены им на три класса. К классу «поражённых» вертикально через голову до пяток, он относил туповатых, с несколькими извилинами наркоманов из неблагополучных семей, бездомных, скитающихся по свету в обнимку со смертью, полностью обнулившихся духовно, готовых на всё ради дозы любого вещества; употребляющих спиртное, клей, таблетки, анашу, химические составы. В этом классе обретался подкласс «воробушек» – совсем юных наркоманов безо всякой поддержки извне, беспризорных, выполняющие волю тех, кто их подкармливает едой и наркотиками, клюющие жалкие зёрнышки с чужих ладоней, так же употребляющие всё, что попадётся под руку. Такие «воробушки» всегда готовы на криминальные действия, но и сами частенько становятся добычей педофилов и развратников или даже «чёрных трансплантологов». Эта часть «поражённых» постоянно существует под зорким присмотром Смерти.