Предобеденный секс
Шрифт:
Рискнула, поехала за утешением. Он дома, сам открыл. Какая удача!
– Люсик, я без звонка, прости!
Счастливая улыбка вылезла на лицо Люсика, как солнце из-за туч. Он легко приподнял Нину вместе с шубой под норку и понес в комнату:
– Люба, ты где, жена моя? Смотри, кто к нам ворвался! Нина, страсть моя. Кофе поставь!
Опустил Нину на пол, бережно снял шубу:
– Что стряслось, страсть моя?
– Меня выгнали с работы!
Люсик обрадовался и зычно провозгласил:
– Это то, что надо белому человеку! Ходишь по подиуму, тело нараспашку,
Робкий воздыхатель вновь поднял Нину на руки и отнес на кухню. Был воздыхатель могуч: не руки – ручищи, не плечи – плечища, не голова – а головище, нет, такого слова не существует. Огромная голова. Был воздыхатель чемпионом страны по боксу в тяжелом весе, пока что выступал по любителям, но готовился перейти в профессионалы.
– Нету у нас выпить, кофе кончился, и я не прислуга всем подавать!
Жена Люсика, Люба, не поздоровалась, а Нина сказала:
– Здрасте!
Люба гладила детские рубашки и продолжала заниматься гладильным делом.
– Ревнует к тебе! – с удовольствием пробасил боксер. – Мне пора на тренировку. Люба, ревность ревностью, но ты ее покорми, ты глянь – какой она заморыш! Нина, страсть моя, хочу тебя!
И Люсик ушел улучшать свои способности избивать другого человека до той поры, пока он не свалится замертво, что на языке боксеров именуется нокаутом. К слову, Люсик было не прозвище, а фамилия. По имени боксера никто не называл – Люсик да Люсик…
Нина сидела на красной табуретке – все табуретки на кухне были обиты красным кожимитом – и молча глядела, как Люба управляется с утюгом. Люба – не большая и не маленькая, не толстая, но пухленькая, белокурая, с широко расставленными серыми глазами на открытом, доверчивом лице – принадлежала к тому типу женщин, на которых мужчины весьма охотно женятся. Заранее известно, что в доме будет чистота и порядок, обед будет хорош и готов вовремя, будут печься пироги, а после популярной передачи «Смак» Андрея Макаревича появятся в домашнем меню новые блюда. А когда родятся дети, они будут ухожены и окружены материнской заботой и лаской. Но главное, при такой жене можно всегда смыться на вечерок под любым предлогом, а жена не возразит, нет, только вздохнет и подумает: «Ничего не попишешь, все мужики – они от природы кобели…» – и, повздыхав, сядет к телевизору смотреть бразильский сериал.
– Лучше бы Люсик с тобой переспал, – нарушила молчание Люба, – поцарапался бы о твои обглоданные кости и потерял к тебе интерес. Ты знаешь кто? Ты ядовитая экология!
– Я мужу верная! – вставила Нина.
– Ха-ха! – Люба яростно провела утюгом, чуть не прожгла воротничок рубашки. – Все вы, манекенщицы, проститутки. Тебя с работы погнали, но на человеческую работу ты ни за что не пойдешь, воспитательницей, скажем, в детском саду…
– У меня муж! – повторила Нина. – Я себе чай вскипячу, можно?
– Нельзя! – ответила Люба. – Видишь, кухня занята, а мне еще вон сколько гладить детского…
– А где дети-то?
– Сегодня у бабушки. Думаешь, Люсик тебя любит?
Нина поднялась и с высоты презрительно оглядела гладильщицу:
– Ты сельская местность, вот кто ты сама! Ходишь босая, волосы неприбраны, халат дешевый, сатиновый…
Люба отключила утюг от сети, перевернула на бок и поставила на чугунную подставку:
– Да, я в деревне родилась, Черный Брод, а когда мне шесть лет было, перебрались мы в прекрасный город Тамбов, а потом уже в Москву, на улицу Маршала Жукова. Сельские люди – они лучше вас, потому что к траве ближе, к лесу, а вы к асфальту и выхлопным газам. – Люба взяла полотенце и принялась оборачивать в него правую руку. – Сейчас я тебя обработаю не хуже чем муж, хук тебе покажу, апперкот и запрещенный удар ниже пояса, благо судьи нету! А ну, пошла вон, экология!
Поняв, что Люба и в самом деле полезет в драку, Нина направилась к выходу, старалась держаться с достоинством, но шубу рванула с вешалки и надела, уже покинув квартиру, на лестнице.
По дороге домой Нина купила бутылку водки, проверила, чтоб была с завода «Кристалл». Уже дома налила водку в первую попавшуюся чашку, с нарисованными на ней ягодами малины, выпила и закусила кексом. Водка тупо ударила в голову, но Нина налила еще и опять приняла, и опять закусила кексом с изюмом:
– Нету, значит, во мне гламура! – громко и с пьяной обидой произнесла Нина. Природа постаралась, и она произнесла ненавистное слово с таким грассирующим «р», будто превосходно говорила по-французски. А она по-французски не говорила. – У меня сплошной гламур, жира нету, мяса тоже, только гламур!
После ухода Нины Люба сбросила сатиновый халат. Приоделась, причесалась, губы намазала и поспешила в спортивный клуб.
В полутемном зале Люсик, раздетый по пояс, лупцевал по тугой кожаной «лапе», которую держал в руке тренер. Люсик должен был попадать точно по лапе, а тренер, меняя положение лапы, следить за тем, чтобы боксер случайно не промахнулся и не врезал ему самому. Пот потоками лился с Люсика, и разило от него, как от балерины на занятиях в мастер-классе.
Люба ворвалась в зал и, срывая тренировку, ринулась в бой:
– Ты чего, собачий сын, в дом всякую шваль водишь и всякие слова ей похабные и нежные говоришь?
Люсик, сразу позабыв про боксерскую смелость, подхалимски забормотал:
– Люба, ты что, это же хохма была, это же я хохмил. Мы с тобой ведь как близнецы – ты Люба, я Люсик, Люба и Люсик, Люсик и Люба…
– Если еще раз эта цапля появится у меня в квартире… – бушевала жена.
– Не появится! – обещал муж. – Слово даю, Люба моя!
– Вы успокойтесь, пожалуйста, Любовь Яковлевна! – вмешался тренер. – Люсику нельзя нервничать, а то он форму потеряет!