Предположительно
Шрифт:
Я возвращаюсь в групповой дом, когда в мой автобус запрыгивает несколько детей, примерно моего возраста. Опускаюсь как можно ниже на своем сидении, пытаясь притвориться невидимой. Нормальные подростки. Парни в бейсболках, мешковатых джинсах, с дредами и короткими стрижками. Девушки в дорогих кроссовках, с фиолетовыми рюкзаками, прямыми волосами, длинными косами и розовыми губами. Они громкие, болтают о какой-то футбольной игре, на которой только что были, промежуточных экзаменах и музыке. Едят воздушный рис, пьют газировку, смеются и улыбаются. Едут домой к своим мамам или папам, а может к обоим. Им не надо беспокоиться
У меня будет ребенок.
И мисс Штейн знает об этом, а это означает, что скоро узнают все. От этого у меня сводит живот. Где, черт возьми, мы с ребенком будем жить? В групповом доме? Это слишком опасно. Коляски, подгузники, детское питание... откуда у меня деньги на это?
У меня будет ребенок. Настоящий ребенок...как Алисса.
Он будет расти, а потом влезет из меня. Я стану его мамой и смогу сама устанавливать правила. Смогу сделать все, что не смогла с Алиссой: баюкать, кормить, менять подгузники, читать сказки, играть с ней все время, весь день, когда захочу. Мы с Тедом станем настоящими родителями, как мама и папа Алиссы. Они были идеальными родителями. Мечтала, чтобы они удочерили меня. Если бы все было так, возможно, я бы сейчас здесь не была.
Один из ребят начинает говорить про ЕГЭ, и я навостряю свои уши. Это единственная вещь, что объединяет нас, единственная вещь, из-за которой чувствую себя нормальной, которая отличает меня от животного. Не могу ничего с собой поделать. У меня на лице появляется улыбка.
У меня будет ребенок.
Вернувшись в групповой дом, вижу припаркованные машины социальной службы. Как раз вовремя. Мисс Штейн могла бы удостоиться премии стукач года. Мисс Кармен и Винерс в комнате для посетителей, ждут. Я сажусь и одариваю мисс Штейн пристальным взглядом, она же делает вид, что не замечает.
— Итак, — начинает Винтерс. — Как, черт возьми, это произошло?
Это не тот разговор, во время которого я смогу отмолчаться, но я решаю рискнуть и пожимаю плечами.
— Ха. Конечно. Ты беееееез понятия, — говорит он.
— Ты хотя бы знаешь, кто отец? — спрашивает мисс Кармен, закатывая глаза.
Вопрос с подвохом. Теду восемнадцать. Мне пятнадцать. Я качаю головой. Нет.
— Конечно же, нет, — бормочет мисс Штейн. — Так... что мне с ней делать?
— В смысле? — хмыкает мисс Кармен. — Она останется, пока не родится ребенок! Тебе придется переселить ее на нижнюю койку.
Мисс Штейн сжимает губы. Она надеялась избавиться от меня.
— Необходимо начать процесс по удочерению немедленно, — говорит мисс Кармен Винтерсу. — Чем скорее, тем лучше.
— Удочерению? Кто-то хочет меня удочерить? — вырывается у меня. Я удивлена, насколько быстро во мне вспыхивают эти искорки надежды. В смысле, меня, удочерять, будто действительно нужна кому-то.
Винтерс вглядывается в меня и откидывается на кресло, кажется, у него перехватывает дыхание. Мисс Кармен вздрагивает от звука моего голоса и поворачивается в мою сторону. На ее лице отчетливо читается раздражение вперемешку с отвращением, будто она забыла, что я все еще нахожусь в этой комнате.
— Нет, нет, процесс удочерения твоего ребенка.
На один короткий миг мир вокруг меня останавливается и разлетается на части. Бьются окна, разрушаются здания, кричат люди, тонущие в наступающем море, и каким-то чудом, я все еще слышу Герберта, жужжащего неподалеку.
— Что?
— Мэри, ты все еще на попечении штата, а это означает, что и твой ребенок теперь принадлежит государству. За нами с Винтерсом остается последнее слово, касательно судьбы этого младенца. И принимая во внимание твое преступление... мы не можем с чистой совестью подвергнуть еще чью-то жизнь опасности.
Воздух покидает мои легкие, к лицу приливает жар, по всему телу разбегаются мурашки. Мое дитя, моя Алисса, они хотят отнять ее у меня?
— Ты не можешь держать своего ребенка в заключении, — говорит Винтерс.
В заключении или в групповом доме? Один черт. Но я ничего не сделала. И была прилежна! Поэтому меня и выпустили, так же?
— Но я... я была...
— Итак, мы не можем заставить тебя сделать что-либо против твоей воли, — говорит Мисс Кармен. — Если хочешь прервать беременность, мы это устроим. Но если хочешь оставить ребенка, то нам придется отдать его на усыновление.
Я все еще не могу дышать. Кажется, мои легкие годами не поглощали кислород. У меня кружится голова. Нечто уродливое, скрытое в глубинах моего подсознания грозит вырваться наружу. Я не могу больше держать это в себе. Как мне остановить его, прежде чем станет слишком поздно?
— Ну, Мэри? Твое решение? — спрашивает Мисс Кармен.
Я открываю рот, но не издаю ни звука. Мои легкие вот-вот лопнут, меня трясет.
— Что такое, Мэри? Давай громче.
Мое лицо горит и от этого у меня начинает болеть голова, головокружение усиливается. Моя малышка не может остаться со мной? Все это из-за Алиссы? Но мама говорила... черт, я должна им признаться? Нет, слишком поздно. Ты не можешь этого сделать! Но это МОЙ ребенок. Это наш с Тедом ребенок, НЕ их. Они не имеют права. Это несправедливо. Я невиновна.
Я не хотела бросать ее...
— Я не делала этого.
— Не делала чего? — рявкает Винтерс.
Платину прорывает, и я понимаю, какого это, снова испытывать эмоции. Горячие слезы стекают вниз по моему лицу, точно из протекающего крана. Я плачу. Я никогда не плачу. Все то, что многие годы скрывала в себе, всплывает наружу, и впервые за долгое время произношу вслух ее имя.
— Я не убивала Алиссу.
— Естественно, — усмехается Винтерс.
Никто не двигается с места, все молчат, но на их лицах написано одно: они мне не верят.
— Мэри, не извинишь нас? Я хочу поговорить с мисс Штейн и Винтерсом наедине, — говорит Мисс Кармен.
Я все еще не чувствую ног, но каким-то образом встаю и выхожу из комнаты. Каждый вздох вырывается с хрипом. Останавливаюсь в прихожей и прислушиваюсь.
— Что за гребанный бардак здесь творится? — говорит Винтерс.
— Эта девка с самого начала была проблемной! Я говорила вам, что рано или поздно это животное вырвется из клетки, — огрызается мисс Штейн.
— Ты должна была за ней присматривать! — орет он.