Предрассветные миражи
Шрифт:
— Женька, теперь ты понимаешь, чему я радуюсь?
— Не совсем, — хлопала я глазами.
— Я стал искать через Интернет, как я могу поехать куда-нибудь в страну третьего мира, поработать там, но так, чтобы иметь возможность быть независимым и посмотреть мир, попутешествовать, заодно быть чем-то полезным конкретным людям.
— А как ты сможешь путешествовать, будучи преподавателем?
— Так там же можно объездить континент без особых затрат. А работа такая, что не привязывает меня к месту. Прочитал курс — свободен на какое-то время, потом опять можно вернуться. Деньги, конечно, небольшие, но их вполне хватит на прожиточный минимум.
— Ничего не понимаю. А Австралия, посольство, Кира?
— Я никак не решусь ей сказать. Она не поймет и не согласится. Я хочу получить на руки все документы и только потом скажу ей. Чтобы уже не было пути назад. А то она еще может заблокировать мои визы, с нее станется. Знаешь же, какая она активистка, особенно если это касается ее благополучия. И вообще, она какая-то странная в последнее время. Я не понимаю, что с ней творится, и не хочу встревать.
Я во все глаза смотрела на Андрея. Таким спокойным тоном он говорит о том, что обманывает свою жену, собирается уехать на край света, притом один, что переворачивает свою жизнь с ног на голову и при этом не испытывает ни капельки сожаления и чувства вины! Даже я бы на такое не решилась! Я ущипнула себя: может, я сплю? Нет, не спала. Вот он стоит передо мной, реальный, сияющий Андрюха, и мечтательно говорит о своем путешествии по Африке. А где-то тем временем его жена собирает чемоданы и судачит по телефону с подругами о прелестях дипломатической жизни. А еще где-то в это же время Кристина разбирает чемоданы вдали от Москвы, тоже готовая начать новую жизнь. И, как всегда, все трое строят свои планы, не поговорив друг с другом нормально, по душам. И вновь глухой телефон. Что это принесет? Разбитые судьбы? Потерянное время? Шрамы на сердце? И тут стою я, Женя Ладынина, несущая, словно беременная женщина под сердцем, информацию, которая, по справедливости, мне не принадлежит. Она ничего не может изменить в моей судьбе. Она не моя. И я должна отпустить ее, передать в руки законному владельцу. И в который раз вздохнув: «Была не была!» и нервно пригладив волосы, я усаживаюсь перед своим братом, беру его за руки и начинаю рассказывать. Рассказывать о Глебе.
Глеб… Сам того не подозревая, он стал чуть ли не ключевой фигурой во всей этой истории. Обожающий жизнь, приключения, энергичный и на редкость порядочный. Этот мужественный человек никому не желал зла. Я мало сталкивалась с ним, знала в основном от Кристины, как он страдал. На закате жизни все воспринимается по-другому. И краски вокруг, и поступки, и чувства. Глеб на закате своей жизни полюбил. Когда я говорю о закате, я не имею в виду возраст. Что такое пятьдесят — шестьдесят лет? Да ничего! Это кажется старостью только пятнадцатилетним юнцам. Для Глеба с его энергией этот возраст мог бы стать серединой жизни. Но никак не концом. Однако я все же говорю о закате. Потому что вот уже три года, как Глеб знал, что у него рак. Обнаружили это еще во время его пребывания в Папуа — Новой Гвинее. Обнаружили рак кишечника в такой стадии, что даже операция не давала больших шансов. Хирурги предложили все же попробовать операцию, которая, может быть, отдалила бы страшный исход, взамен предоставив возможность прожить несколько лет в полуинвалидном состоянии. Глеб отказался. Решил, что пусть проживет меньше, но более или менее нормальной жизнью.
Кристина рассказывала, как он лечился всевозможными народными средствами, травами, какими-то специальными соками, которые папуасы предлагали ему. Что входило в состав этих соков, они не знали, но каким-то образом благодаря им Глеб продержался в хорошем состоянии довольно долгое время. Пока они не приехали в Москву, Глеба редко беспокоили симптомы его болезни. У него даже зародилась надежда, что рак отступил. В Москве он вновь обследовался и выяснил, что рак не только не отступил, но и дал метастазы в другие органы. Он как будто был начинен бомбой с часовым механизмом, и часики тикали, приближая взрыв. В общем-то, он был даже счастлив. Ведь ему не пришлось мучаться годами от боли. Боль пришла лишь незадолго до смерти. Он ждал смерть спокойно, с мужеством человека, готового все принять. Некоторые друзья знали о его болезни, он дал им возможность попрощаться с ним. И вот тут-то, в момент, когда он четко знал, что доживает последние месяцы, а может, и недели, он встретил Киру.
Это была любовь-нежность, любовь-любование, любовь-забота. Глеб и не собирался как-то влиять на Кристину и вообще вмешиваться в эту историю со статьей. Всем рулила сама Кристина, он лишь сообщал нужную ей информацию. Он бы никогда не стал давить на Кристину, заставляя ее делать что-то против ее воли. В этом Кира глубоко заблуждалась. Кристина послала его на встречу с Кирой, рассудив, что при ее отношениях с Андреем лучше ей самой держаться подальше от их семьи. Не знала она, что выйдет из этой встречи. Что меня всегда удивляло, так это то, как спокойно Кристина мне обо всем рассказывала. Словно даже радовалась за мужа, что он нашел себе счастье в конце жизни. У меня никогда не хватало духу спросить, отчего она так равнодушно относится к его увлечению. Правда, однажды она обронила, что Глеб сделал для нее столько хорошего и был всегда настолько добр к ней, что она может только радоваться за светлые моменты в его жизни. Лишь позже я поняла истинный смысл сказанного.
Кристину всегда очень волновало то, что Кира, возможно, лишь использует Глеба в своих целях. Не знаю, не могу сказать, ведь чужая душа, как известно, потемки. И до сих пор не понимаю, зачем Кира допустила этот роман. То ли действительно сама увлеклась, то ли настолько хладнокровно и расчетливо разыграла партию… Надеюсь все же, что первое, не до такой же степени Кира была расчетливой и холодной. Она казалась Глебу стойким оловянным солдатиком. Он по-доброму подсмеивался над ее вечным стремлением действовать, идти на таран, не отступать, добиваться своего, завоевывать, побеждать. Его не раздражали в ней даже ее перфекционизм и чрезмерная трезвость ума. Он мечтал, что когда-нибудь сможет показать ей, как прекрасно иногда жить без ежедневной рутины и ежеминутного расписания. Не успел.
Он взял с Кристины слово, что она не расскажет никому из нас о его болезни. Не хотел, чтобы его жалели. Не хотел выглядеть в глазах Киры умирающим больным. На что он надеялся? И мог ли вообще надеяться на что-то со стороны Киры? Подавала ли она ему надежду? Никто этого, кроме них двоих, не знает. Как и большинство безнадежно больных, он наивно надеялся, что проживет дольше, чем предсказывали врачи. Что бессимптомный период, когда болезнь словно спит, но в то же время молча разъедает человека изнутри, продлится долго, давая ему время насладиться жизнью. А может, он знал, что конец близок, и поэтому так свободно отдался своему чувству, раскрыл себя для совершенно безнадежной, бессмысленной любви. Хотя можно ли вообще назвать любовь бессмысленной? В каком-то роде любая любовь не имеет смысла. Это просто любовь, она приходит и уходит, делает человека счастливым или несчастным, берет в свои руки контроль над его мыслями, сердцем, поступками. Было бы намного спокойнее жить без любви, руководствуясь лишь симпатиями. Симпатии — они безобидны, они управляемы, от них не теряешь голову. Чего не скажешь о любви.
Глеб раскрыл себя для любви и поплыл на ее волнах, а Кира не сделала ничего, чтобы остановить его. Когда я как-то сказала об этом Кристине, она ответила, что, может, это и к лучшему. Даже если Кира не питала ответных чувств, если бы она оттолкнула Глеба, это могло бы стать для него настоящей трагедией. А так он сохранил улыбку на губах до последнего дня, хотя и не позволил себе увидеть ее на прощание.
Глеб слег в больницу практически сразу после того, как история со статьей разрешилась. На Кристину тогда не раз выходили заинтересованные лица, которые предупреждали о последствиях ее неразумного поведения. Слава богу, до реальных неприятностей не дошло. Кристина согласилась, что больше не будет вмешиваться в это дело, в основном из-за Андрея, а также из-за того, что разборки бизнесменов между собой ее не интересовали. Как раз тогда Глеб сообщил Кире, что все в порядке, и сказал, что уезжает. Он чувствовал себя неважно и знал, что вскоре может уже не встать с постели. Кристина предлагала все продать и поехать за рубеж, чтобы попробовать прооперироваться там, но Глеб наотрез отказался.
— Если бы я и согласился сейчас потратить все деньги, то только для того, чтобы попасть в какое-нибудь древнее индейское племя или отдаленный буддийский монастырь. — говорил он. — Там бы еще меня, возможно, вылечили. И то при условии, если бы я верил в чудо. А я, увы, в чудеса уже не верю.
Он увял так быстро, что в это невозможно было поверить. Как раз тогда, когда я сообщила Кристине о назначении Андрея, она сообщила мне о его болезни. Я еще удивилась, почему это она так равнодушно отреагировала на новость о моем брате.
— Ты все еще считаешь, что ему не стоит продолжать заниматься политикой? Я уже бросила это бесполезное занятие, думать за него, — пыталась я разрядить атмосферу тоски, которая окружала ее. — И тебе советую. Займись своим ребенком и мужем, вы ведь вечные странники, поезжайте куда-нибудь. Хотя, я слышала, что Глеб один собирается в Тибет? Это правда?
— Хочешь, я покажу тебе, где находится его Тибет?
— Не поняла…
— Поехали, я как раз туда.
— Прямо сейчас?
— Да, это намного ближе, чем тебе кажется.