Шрифт:
На дворе глухо залаяла цепная собака, но грабитель не особенно беспокоился. Ленивый, вопросительный лай показывал, что собака не уверена в своих подозрениях. Верхним чутьём она услышала посторонний запах, но это мог быть запах с улицы.
Грабитель переходил из комнаты в комнату, водя огненным зайчиком потайного фонаря по обоям и столам, скрытым мраком. Он только что забрался в дом и, хотя хорошо помнил расположение помещений, страх быть преждевременно открытым несколько путал его движения.
Медленно, осматривая углы, словно в каждом из них сидел враг, грабитель проскользнул в кабинет и, не теряя времени, принялся работать отмычками. Замок среднего ящика письменного стола, где старик всегда хранил деньги, начал сдаваться. В коридоре послышался вздох, хриплый кашель; раздалось шарканье туфель. Грабитель быстро закрыл фонарь и спрятался за оконную портьеру. Через минуту он был уже в комнате не один. Кабинет вспыхнул электрическим светом, и кто-то, не торопясь, грузно опустился в кресло перед столом.
Грабитель осторожно выглянул из прикрытия. Старик сидел и писал в большой синей тетрадке, жуя беззубым ртом. «Я его убью, — решил грабитель, — близится утро, надо спешить».
Он бесшумно вышел из-за портьеры и стал у стола, упираясь рукой, вооружённой коротким ножом, в стопку книг. Старик повернул голову, но не вскочил и не закричал, только рука его, державшая перо, задрожала и остановилась.
— Здравствуй, старик, — сказал грабитель, — узнал ли меня?
— Узнал, Егоров, узнал. Грабить пришёл?
— Думал ограбить, а теперь убить надо сперва. Ты не кричи, старик, не успеешь. Да и к чему! Прислуга внизу спит, звонок я перерезал. Конец тебе, пожил.
— Правда, Егоров. Вижу, что убьёшь ты меня так и так. Убивай. Деньги, как ты помнишь, конечно, когда ещё служил у меня лакеем, — здесь, в столе. А вот и ключ. Постой, я сам их отдам тебе.
Он открыл ящик и передал Егорову небольшой портфель. Грабитель молча раскрыл его, осмотрел; там было на взгляд тысяч пять, шесть. Портфель исчез в кармане рваного пиджака.
— Да, — спокойно продолжал говорить старик, выгодно ли тебе убивать меня, Егоров? Полиция нынче быстро находит следы…
— Это моё дело. Не убью — донесёшь. А как приехал я издалека сегодня вечером и на дело сразу пошёл, никто на меня и думать не будет. Да и в первый раз я это… Ну, профессор, меня прости, а за себя помолись, деньги нужны. Ну, что ещё? Чего ты? — злобно сказал он.
— Егоров, — заговорил профессор, — дай пять минут — книгу дописать. Давно я уже пишу её, эту книгу; это мой научный труд. Сегодня мне не спалось; я встал и сел писать. Осталось только несколько слов дописать. Ведь эта книга для меня — что ребёнок для матери. Подари пять минут, а там кончай.
Профессор подвинул тетрадь. Одно мгновение пытался он ещё найти выход, спастись, но покачал головой. Вверху никого не было, кроме него и грабителя, а крепко уснувшая внизу прислуга не сразу явилась бы и на звонок. Звонок перерезан. Крик не долетит вниз. Молча, спокойно, ясно и сурово, как жил, старик попрощался с жизнью, взял перо и, быстро сообразив нужные фразы,написал следующее внизу наполовину записанной уже страницы: «Много есть на яву убедительных былей, известных лицам, даже академикам, но их ловкость отлично ездить, гоняя обрывки рассуждений около всяких больных игрушек, вызывающих шутки и иронии, лишь азбучные костыли, если им…»
Он бросил перо, как бы волнуясь, но тотчас же схватил его и приписал: «Каждое слово, пробиваясь головой вперёд, несёт истину».
Пока он писал, Егоров смотрел через его плечо на чёткие, крупные буквы написанного. Он ничего не понял, и не до того ему было.
Старик встал.
— Я готов, Егоров, — сказал он, — кончай, страшно мне и тебе.
Похолодев и задохнувшись, грабитель опустил нож. Пробитое сердце остановилось. Старик схватил руку Егорова своими маленькими, сухими руками и упал на мягкий ковёр.
Следователь вышел из кабинета убитого к ожидавшему его приятелю, сотруднику маленькой газеты.
— Знаете, — сказал следователь, убийца известен. Но не я открыл его. Мне сказал об этом после своей смерти убитый, профессор Ядринцев.
— Мёртвый сказал?
— Как ни странно — да. Посмотрите.
Он подал ему тетрадь в синей обложке.
— Обратите внимание на несколько последних строк. По свежести чернил установлено, что это писано ночью, не раньше. Написана ерунда, бессмыслица. Но вот: «Каждое слово, пробиваясь головойвперёд, несёт истину». Понятно?
— Понятно, как неграмотному.
— Мне некогда, и я объясню вам. Что может быть головойу слова? Первая буква. Прочтите по порядку все первые буквы, и вы получите следующее: «Меня убил Данило Егоров, бывший лакей».
Журналист ахнул и рассмеялся.
— Вам смешно, — сказал следователь, — но едва ли смеялся убитый, когда писал это. Надо сознаться, у жертвы было много самообладания. Он, несомненно, писал, готовясь к смерти, и убийца, даже если прочёл написанное, не мог подозревать старика в доносе; ему, в крайне возбуждённом состоянии, некогда было подозревать синюю тетрадку. Даже я, следователь, думал минут десять, что может обозначать эта запись.
— Да, профессор не растерялся.
— Он молодец. А к вечеру, не позднее, разыщем мы и Егорова.