Представь себе… Беседы о деньгах, политике и жизни вообще
Шрифт:
Фабьен: Кажется, что молодые тибетцы более агрессивны в борьбе за свободу Тибета, чем представители старших поколений.
Далай Лама: Это касается не только молодежи. Я вам расскажу одну историю. Однажды я познакомился со стариком из АмДо, это в Восточном Тибете. Когда-то он сражался в партизанских отрядах. Я как-то спросил его, чувствует ли он гнев по отношению к китайцам. Еще до того, как он открыл рот, чтобы ответить, его щеки задрожали от ярости. Наконец он очень злобно выпалил: «Да!»
Я вам расскажу еще одну историю. В начале восьмидесятых я познакомился с другим стариком из Амдо, он был добрым человеком
А потом я спросил, что бы случилось, если бы китайцев и тибетцев было поровну. Он ответил мне жестом – круговыми движениями он потер одну ладонь о другую. Этот жест в Тибете означает, что враги, в данном случае китайцы, были бы сметены. Тибетцы очень добры и сострадательны, но, кроме того, они чрезвычайно уверены в себе, что тоже очень важно. Даже после сорока лет, прожитых тибетцами под дулом китайских ружей, тибетский дух не умер. Их спокойствие и стремление к ненасилию происходят не от страха или слабости, а от силы и уверенности в себе.
Фабьен: Вы когда-нибудь думали о том, чтобы объявить голодовку из-за тибетского вопроса? Так делал Ганди.
Далай Лама: Да, я несколько раз обсуждал это, но не голодовку со смертельным исходом. Это было бы слишком рискованно. Это имело бы смысл, если бы существовала конкретная цель и была хотя бы половина шансов на успех.
А тибетская проблема очень деликатна. Я просто буддийский монах, у которого нет никаких особых способностей, разве что искренние альтруистические побуждения. Я не обладаю никакой волшебной или магической силой. Китайцы никогда не вызывали во мне негативных эмоций. Если появится такая возможность, я намерен им помогать и быть всячески полезным, я буду с ними таким же, как и с тибетцами. Это моя единственная отличительная особенность. Но, к сожалению, сейчас положение дел в Тибете очень сильно зависит от меня. Через некоторое время тибетцы будут в состоянии нести эту ношу сами, но сейчас у нас очень неустойчивая ситуация, и эта ноша – на моих плечах.
Фабьен: В Тибете много разных районов, и я думаю, что вам необходимо пока оставаться у власти, чтобы удержать тибетский народ в единстве. Люди не понимают, насколько велик Тибет. Здесь легко может вспыхнуть региональный конфликт. Как вы думаете, вы и дальше будете играть ключевую роль, даже в свободном Тибете?
Далай Лама: Да. Это одна из причин, по которой я сделал заявление о том, что как только мы вернемся в Тибет, то учредим некое переходное правительство, которое будет избираться не на всеобщих выборах, а при помощи коллегии выборщиков. Это правительство будет работать два года и подготовит демократические выборы генеральной ассамблеи, где будет использован принцип «один человек – один голос». Как только будет создано переходное правительство, я передам всю свою политическую власть. Я официально и по всей форме объявил об этом решении.
Может случиться так, что в момент обретения свободы у нас начнутся разногласия. Когда Запад соперничал с Восточным блоком, он забывал о своих собственных проблемах. Точно так же, когда маршал Тито управлял Югославией, все народное недовольство подавлялось; но как только появилась какая-то свобода, возникло много проблем. Уже сейчас в районах Кхам и Амдо из-за мелких проблем возникают крупные столкновения. Тибетцы даже убивают друг друга за крохотный клочок земли, а китайцы стоят рядом и наблюдают. Когда у нас будет подлинное самоуправление, всех этих распрей обязательно станет больше.
Я думаю, что моя популярность сохранится даже без всякой официальной должности, пока я остаюсь простым буддийским монахом. Но если я опорочу себя, тогда, конечно, моя популярность может упасть! Я мог бы выполнять роль посредника в конфликтах между правительством и местным населением. Судебная система будет заниматься вопросами, связанными с сектантством и сепаратизмом. У меня не будет права говорить, кто прав, а кто виноват. Тем не менее я думаю, что по-человечески я смогу обратиться к моему народу со словами: «Пожалуйста, не делайте этого. Пожалуйста, подумайте о Тибете и нашем будущем».
Фабьен: С 1950-х годов, но в особенности в последние годы, многие китайцы из разных этнических групп переехали жить в Тибет. Даже если Тибету удастся получить автономию от Китая, китайские поселенцы могут пожелать остаться в Тибете.
Далай Лама: Если следовать моим принципам срединного пути, они могут там оставаться.
Фабьен: Но их присутствие станет еще одним источником конфликтов.
Далай Лама: Нужно рассмотреть несколько аспектов этой проблемы. Количество не-тибетцев должно подлежать контролю, и те, кто желают остаться, должны уважать тибетскую культуру.
Фабьен: Иногда мне кажется, что материальный мир пожирает пространство духовности. Вы не думаете, что существует некое подобие манихейской борьбы между материальным и духовным мирами? Я имею в виду бедственное положение вашего народа, а также коренных американцев.
Далай Лама: Между тибетцами и коренными американцами есть сходство, но все не так просто. У американских индейцев практически не было ни алфавита, ни письменности, тогда как тибетские мудрецы написали целые библиотеки метафизических трудов.
У нашей цивилизации есть еще одно уникальное свойство. Как-то во время семинара, который проводился по поводу моего шестидесятилетия в Нью-Дели, один известный и уважаемый ученый из Индии читал доклад. Он сказал, что, в отличие от других религий, буддадхармаосновывается на исследовании, она уважает реальность и доказательства. Это очень близко к научному способу мышления. Затем он процитировал некоторые выдержки из теории Нагарджуны*, чтобы показать, насколько они близки современной субатомной физике и квантовой теории. Он извинился за свое недостаточное знание буддизма, но отметил, что когда бегло знакомился с учениями Нагарджуны, то был поражен, насколько близки они были к большинству современных научных открытий. Я почувствовал, что если бы этот выдающийся ученый был лучше знаком с буддизмом, то его точка зрения была бы предвзятой. Но у него не было ни малейшего представления о буддизме, и он моментально ухватил суть его теорий.
В 1994 году я побывал на семинаре в Колумбийском университете, где присутствовали несколько ученых. Известный еврейский ученый рассказывал нам, как трудно определить, что такое реальность с точки зрения квантовой теории. Как он пояснял, если не существует независимой реальности и все появляется благодаря множеству факторов, тогда точка зрения ученых оказывается чрезвычайно сходной с теорией Нагарджуны о пустоте. Для буддистов слово «пустота» на определенном уровне означает отсутствие изначального существования.