Предтеча
Шрифт:
В сказанное верилось с трудом. Разве так бывает, чтобы раб не мечтал о свободе?
— Выходит, свобода вам не нужна?
— Не знаю, не могу отвечать за всех. Может, и нужна, но не совсем та, о которой вы говорите. Освобождать нужно детей. Тех, кого не успел ещё изуродовать Легион. А таким как я лучше доживать свой век как привыкли.
Кажется, теперь всё встало на свои места. Годами осквернённым вбивают в головы, что они должны быть благодарны за то, что им предоставили возможность служить людям и что они не были убиты ещё во младенчестве. После такого, наверное, сложно приспособиться к новой
— Значит, вам нужен тот, кто сможет разорвать этот порочный круг, а не бросит вам свободу, как кость собаке, — задумчиво проговорила Ровена.
— Скорее всего.
— А если вдруг найдётся такой человек, приняла бы ты его сторону?
Восемьдесят Третья сцепила пальцы и поднесла к губам, сосредоточенно обдумывая ответ.
— На этот вопрос я не могу вам ответить, госпожа, — наконец призналась она.
— Считай, что уже ответила, — Ровена рассмеялась и, посмотрев собеседнице прямо в глаза, заговорила. — Выслушай меня, пожалуйста. После того вечера я многое переосмыслила. Видимо, мне нужна была хорошая встряска, чтобы понять, кто я на самом деле и чего хочу от своей жизни. И это всё не без твоей помощи.
— Вы преувеличиваете мою роль, госпожа.
— Её сложно преувеличить, — возразила Ровена. Легата даже вообразить не может, насколько ценными оказались её слова о борьбе. — Поэтому сейчас я хочу, чтобы ты меня выслушала. Возможно, это прозвучит странно, но я готова стать тем человеком, который освободит осквернённых. Но без тебя я не справлюсь. Мне нужна твоя помощь! Твоя и всех, кто готов пойти не только против Легиона, но и против всего Прибрежья, если понадобится.
Восемьдесят Третья ошеломлённо уставилась на Ровену. Тень недоверия скользнула по её лицу, уголки губ еле заметно дрогнули:
— Не понимаю, чего вы добиваетесь? Или это какая-то шутка?
Ровена сдержанно вздохнула. Глупо было надеяться, что она вот так вот просто возьмёт да поверит. Нет, нужно что-то весомое, что поможет убедить легату в её искренности. Но, раскрывшись, не подпишет ли она себе тем самым смертный приговор? Ведь она полностью передаст свою жизнь в её руки. Стоит ли так рисковать? Или всё-таки отступить, пока не поздно? Сдаться и надеяться, что всё обойдётся, или просто смириться, в конце концов.
Смирение… Какое же горькое на вкус это слово! И запах у него точно у тлена, как и запах участи, уготованной для неё дядей.
— А ты сама узнай! — Ровена решительно протянула Восемьдесят Третьей руку.
Та испуганно округлила глаза и замотала головой:
— Нет-нет, я не могу!
— Можешь! Я хочу, чтобы ты увидела.
— Вы не понимаете… Это больно!
— Больнее мне уже не будет. Ну же, смелее!
Восемьдесят Третья недолго поколебалась и, коротко выдохнув, слегка сжала протянутую руку. Кожа под её пальцами побелела, давящая боль впилась в виски острыми шипами.
Ровена вскрикнула, но не услышала собственного голоса. Тишина накрыла всё вокруг глухой пеленой, смолк щебет птиц в саду, шелест листьев над головой. Чужая воля рванула её в удушливую черноту, сжала, как синичку в огромной ладони.
«Воздух! Мне нужен воздух!»
Ровена начала задыхаться, первобытный ужас леденящей волной окатил её с головы до ног.
«Она убьёт меня! — судорожно промелькнуло в голове. — Зря я ей доверилась».
Невидимая рука внезапно отпустила, оставив её парить в беззвучной пустоте. Ровена жадно глотала воздух, пытаясь усмирить вырывающееся сердце.
«Где я? Что это за место?»
Из темноты проступило лицо отца. Глаза, полные нежности и умиления, смотрели сквозь неё, куда-то в пустоту.
— Папа? — прошептала Ровена. Голос вернулся, и она повторила, но уже громче. — Папа! Ты меня слышишь?
Он не ответил. Это не призрак — воспоминание! Восемьдесят Третья проникла в её память.
Разноголосый шёпот заполнил бесформенное пространство. Некоторые фразы звучали отчётливо, но отрывками, без какого-либо смысла, другие и вовсе не разобрать. И вот уже вместо отца перед ней добродушное лицо старой няни, которое тут же сменилось на Максиана с хитрой улыбкой на устах.
Лица, знакомые и давно позабытые, мелькали одно за одним, словно ветер перелистывал страницы раскрытой книги. Голова закружилась от мелькающих образов, которые вскоре слились в одну сплошную размытую полосу.
— Она слишком мала для такого! — прогремело вдруг отчётливо, и гомон стих.
Ровена рассматривала лицо Севира со строгим взглядом из-под светлых бровей.
— Слишком мала… — повторил голос, и образ ослепительно ярко вспыхнул.
Она зажмурилась, выждала, пока свет перестанет бить в лицо, а когда открыла глаза, обнаружила, что стоит посреди засыпанной песком площадки. Вокруг неотличимые друг от друга фигуры в чёрной, до боли знакомой форме, издалека доносятся зычные крики, солнце нещадно палит над головой.
Терсентум. Она снова вернулась в тот день.
Ровена медленно повернула голову в надежде увидеть отца. Её догадки подтвердились: он стоял рядом и молча наблюдал за осквернёнными.
— Папа! — позвала она.
Он не шелохнулся.
— Папа, это же я! Прошу, ответь!
— Храни свою тайну, или окажешься на их месте, — его голос, начисто лишённый интонации, звучал неестественно холодно. — Или окажешься на их месте… На их месте!
Последнюю фразу он прокричал и резким рывком обернулся к ней. Ровена едва сдержала вскрик: багровые как кровь глаза сверлили её немигающим взглядом.
— Вы осквернённая! — вдруг воскликнул отец голосом Восемьдесят Третьей.
Слова прозвучали как обвинение, и на Ровену вдруг накатила злость за то, что та так беспардонно копалась в её голове, заняла место отца, а теперь ещё упрекает в чём-то.
— Не смей осуждать меня! — она вцепилась в плечо лжеотца.
Земля под ногами задрожала, песок слился с фигурами в сплошную непроглядную марь, с бешеной скоростью завертевшуюся вокруг. Пальцы скользнули по воздуху: Восемьдесят Третья куда-то исчезла. Ровена не успела ничего сообразить, как снова очутилась на площадке, точь-в-точь как прежняя, разве что вместо деревянной ограды каменная, а песок белый, будто снег.