Предвестник землетрясения
Шрифт:
– Тогда порядок. Я побуду твоим переводчиком, если хочешь.
– Большое спасибо. Тут малость по-другому, чем в Халле.
– Это уж определенно.
Лили что-то уловила в моем голосе.
– А ты откуда?
– С побережья под Халлом.
– Какое совпадение! Я тоже. Надо же, наткнуться на земляка аж здесь. От этого мне намного лучше, вот. Так хорошо иметь друзей с родины, ты не думаешь?
– Я жила там не очень долго.
– Главное – твои корни.
– Корни у растений и деревьев. А у людей ноги.
Мы уговорились о встрече в следующие выходные. Я думала, что помогу ей с квартирой и больше
Таково было начало Лили в моем рассказе. Неуклюжее и запинающееся. Не столь уж впечатляющий выход на сцену, зато, как увидите, уход удавался Лили куда лучше.
С полицейскими этой информацией я делиться не стану, если только совсем не припрет. В данный момент я игнорирую их вполне успешно. Камеяма до сих пор орет на меня. Его голос то доходит до моего слуха, то нет. Я вылавливаю фрагменты. Он говорит мне, что если я не буду сотрудничать, они продержат меня тут всю ночь, приведут коллегу-другого, чтобы задать дополнительные вопросы. Предлагает всем посидеть тихонько, пока я обдумаю случившееся и что я могу им сказать. Последствия моих слов и моего молчания будут крайне тяжкими. Ему незачем мне напоминать, что в Японии смертный приговор – виселица, проще говоря, – за некоторые преступления до сих пор в ходу. Он без нужды информирует меня, что сегодня ночью мне вряд ли удастся поспать.
И в этой тесной комнатушке со столом и тремя стульями воцаряется молчание. Комнатушка – клише, но мне хочется верить, что мои чувства целиком и полностью оригинальны. Ибо более всего на свете сейчас Люси жаждет миску лапши. А конкретнее, она хотела бы удон – больших жирных макаронных червяков, но согласилась бы и на волнистую рамэн, и даже на деликатно тощую соба. Она хотела бы лапшу в большой коричневой миске, с разбитым в суп сырым яйцом и парой лакированных палочек, чтобы вылавливать и заглатывать ее. Я склоняю голову к воображаемой миске, словно вдыхая ароматы.
Единственный способ есть лапшу, конечно, – это частично вылавливать ее из бульона и всасывать прямо в рот, непрерывно хлюпая, пока в миске не останется ничего, кроме супа и нескольких плавающих кусочков лапши. Большинству уроженцев Запада, приехавших в Японию, это дается нелегко. Если тебя воспитали с чувством вины за шумное поглощение пищи, хорошо хлюпать у тебя не получится. А если не можешь хлюпать, то не можешь всасывать лапшу в рот, так что не можешь есть ее эффективно. Большинство сдаются на половине миски или едят жутко медленно. Хлюпанье я переняла немедленно. А когда обнаружила, что Тэйдзи работает в лапшичной, то поняла, что он мой. Неужто он работает в подобном заведении по чистому совпадению?
Вчера я ходила к лапшичной. Я понимала, что удаляюсь от Лили и Тэйдзи с каждым прошедшим часом, и потому вернулась в абсурдном уповании увидеть Тэйдзи. Заговаривать с ним я не собиралась. Только хотела издали бросить взгляд на его лопатки под футболкой или его профиль, когда он будет вытирать столы. Я прекрасно знала, что заведение перешло в другие руки и Тэйдзи там делать нечего. Я это знала, но, как любому нормальному преследователю, это не помешало мне поглядеть.
С улицы я увидела, что заведение изменилось. Стало чище, светлее, а над дверью висела новая вывеска. Грязь с окон пропала, а перекошенный порог выровняли.
Войдя внутрь, я нервно села за стойку, проходившую вдоль задней стены заведения. Молодой, свежий официант принял мой заказ на тамаго удон. Ожидая, я утирала лоб полотенцем для рук. Взяла пару деревянных палочек для еды и разломила соединяющую их перемычку.
У убийцы имелся уличный лоток для торговли лапшой. А еще труп, от которого нужно избавиться. Дабы избежать проблемы с отпечатками пальцев, кисти рук он трупу отрубил. Потом принялся отваривать верхние слои кожи с кистей, опустив их в горячий бульон – прямо на улице, на глазах у ничего не ведающих голодных клиентов. Не знаю, как он попался, но я гадала об этом. Может, прохожий заметил краем глаза человеческую руку, всплывшую на поверхность аппетитного кипящего супа? Или покупатель обнаружил, что лапша на вкус чуточку наваристей, нежели надлежит?
Я подумала о Лили, и на пару секунд моя лапша стала слаще. Потом ощутила Тэйдзи у себя за спиной, хмуро наблюдающего за моим актом метафизического каннибализма, и выронила палочки. Одна из них, упав, стукнулась о пол. Я наклонилась за ней, чувствуя набежавшие слезы, и сшибла миску со стойки. Она разбилась, и лапша и суп расплескались по кафелю. Я ощутила, как глаза всех присутствующих в ресторане старательно избегают глядеть в мою сторону. В Британии я наверняка сорвала бы аплодисменты. Пыталась подозвать официанта, но голос отняли тихие, глубокие всхлипывания, звучавшие, словно принадлежали кому-то другому.
Официант бросился ко мне с совком для мусора, щеткой и шваброй. Сказал мне, что это не проблема, хотя я видела, что он вряд ли знает, каким орудием надо воспользоваться в первую очередь. Не успела я сказать «нет, спасибо», как другой официант подвинул ко мне по стойке полную миску лапши за счет заведения. Мне ничего не оставалось, как начать сызнова. Через пару минут мои детские всхлипывания прекратились. Я утерла глаза и нос полотенцем для рук и, чувствуя себя малость получше, приступила к еде.
К моменту, когда последний дюйм лапши оказался во мне, глаза пощипывало лишь чуточку. Я чувствовала себя так, словно мою рану забинтовали. Кто? Лапша, хоть я и поймала себя на том, что думаю о доброй медсестре, которую знала в детстве, а потом о другой знакомой медсестре – Лили. Заведение я покинула, чувствуя себя сытой и довольной.
Теперь я попытаюсь поддержать себя воспоминанием о том вкусе. Спина начинает ныть от сидения на этом неудобном стуле. Пожалуй, мне позволят на минутку встать и потянуться. Я двигаюсь и чувствую себя чуточку лучше. Полицейские взирают на меня с одинаковыми выражениями утомления на лицах. Я их игнорирую.
Как я сказала, я согласилась встретиться с Лили и помочь ей найти жилье. Так что я ждала ее на станции в Итабаси, хоть и не питала к ней ни малейшего интереса. Она опоздала на десять минут и еще пятнадцать извинялась за это. Талдычила о том, как ужасно ее нынешнее пристанище, предполагая, что я буду слушать. Кое-что из этого я вылавливала, но далеко не все. Мне трудно надолго сосредоточиться на разговоре, и мои мысли начинают блуждать, переключаясь на другое. Я подумала о своей первой попытке снять квартиру в Токио, когда была отвергнута толпами агентов по недвижимости, потому что иностранка. На поиск угла ушли недели. В конце концов я согласилась на убогую комнатенку над шумным гаражом, потому что устала охотиться. Однако я полюбила эту комнату и надеялась, что переезжать не придется. Теперь уж иностранцам стало полегче, а Лили и подавно, потому что у нее есть я для помощи.