Предводитель энгов
Шрифт:
Капрал повиновался, драгуны разделились на две группы. Дорога в том месте, где шведы приняли на себя первый залп энгов, опустела. На снегу остались лежать только трупы драгунов и убитая лошадь. Но, как видно, один из шведов был ранен не смертельно, потому что, не успел полковник скрыться из виду, как он поднял голову и быстро и настороженно огляделся вокруг. Убедившись, что никто не обращает на него внимания, он поднялся на колени, пополз к лежавшим поперек дороги стволам и исчез за ними. И тут же из-за укрытия раздался ликующий вопль — это энги узнали своего предводителя и приветствовали его появление. И начался бой — бой не на жизнь, а на смерть, — который с обеих сторон велся с равной яростью и ожесточением.
Положение шведов было трудным не только потому, что энги стреляли быстро и метко. Расположившись полукругом позади заграждения из стволов, энги покидали это надежнее укрытие лишь после того, как драгуны успевали разрядить свои пистолеты. Не удался и план полковника распылить силы врага нападением с двух разных сторон. Не успел капрал со своими людьми спешиться, как их встретил сплошной огонь стрелков Свена, — это помешало маленькому отряду двигаться вперед и внесло беспорядок и смятение в его ряды. С такого короткого расстояния каждый выстрел попадал в цель. Драгуны слышали повелительный голос Свена, который приказывал своим людям перезаряжать ружья еще быстрее. Шведы пытались отступить. Все, кому удалось спешиться, постарались укрыться за крупами коней. Когда энги вышли из своего укрытия, чтобы схватиться с врагом врукопашную, сопротивление шведов было уже сломлено.
Драгуны разбежались кто куда.
Под полковником Спарре был ранен конь: конь задрожал, издал глухой стон и рухнул на землю. Полковник едва успел высвободить ноги из стремян и встать, как увидел чуть поодаль Свена-Предводителя с непокрытой головой, все еще в форме шведского капрала.
— Ах, господин полковник! — воскликнул Свен, обращаясь к Спарре, который в злобном недоумении уставился на него. — Я вижу, вашему коню солоно пришлось под выстрелами, и вы снизошли до того, что спешились. Ну что ж. Я готов продолжить паше знакомство.
С этими словами Свен стал прокладывать себе дорогу к полковнику. Он вскочил на поваленный ствол, чтобы добраться до Спарре, но группа драгун, спасающихся бегством от энгов, разделила их.
И вдруг посреди всего этого шума — криков умирающих, стонов раненых лошадей, ободрительных возгласов и выстрелов — по лесу разнеслись четкие, резкие звуки валторны. Свен застыл на поваленном стволе. Он оглядел поле боя: победа была на его стороне, шведы отступали, энги уже начали подбирать оружие убитых, но теперь Свен услышал радостные вопли драгунов — они отзывались на приближающиеся звуки трубы.
— Это трубы Ферсена! — крикнул капрал Лундквист, снова повернув коня лицом к врагу.
— Ты прав, сын мой! — подхватил Спарре. — Это идут драгуны Ферсена. Они хотят разделить с нами торжество победы! Торопитесь же, пусть они придут, когда дело будет уже сделано!
И полковник построил своих людей для новой атаки. Свен погрозил врагам кулаком, выкрикнул какое-то проклятье и залег на землю позади поваленного ствола.
На этот раз драгунам удалось преодолеть возведенную энгами преграду. Энги маленькими группами отступили в заросли, окаймлявшие дорогу. Когда конники Ферсена явились на поле боя, они увидели в слабом свете вечерних сумерек отступающих врагов: черные тени скользили по снегу и исчезали за деревьями.
В ДОМЕ СВЕНА
Дом Свена стоял на самой окраине поселка Ронеклинт, там, где кончались пашни. Домик этот был низок и невзрачен с виду, как все крестьянские дома в ту пору дорога к нему шла глубоким песчаным оврагом, склоны которого так хорошо скрывали домик спереди, что его можно было увидеть только на расстоянии нескольких шагов. Сзади и с боков дом обступали лесные заросли, которые защищали его и от резкого морского ветра.
На другой вечер после сражения со шведами в этой хижине у очага, в котором горел торф, сидел Ивер. Он отливал свинцовые пули. Чуть поодаль женщина в простой крестьянской одежде кормила ужином маленького белобрысого мальчонку.
Суровые черты женщины выражали твердую волю и решимость, и в то же время на ее лице можно было прочесть, что ей пришлось хлебнуть в жизни немало лишений и горя. Звали женщину Ане-Мария. Это была жена Свена.
— Мама! — окликнул ее мальчик. — Когда отец вернется домой?
— Отец! — с печальной улыбкой отозвалась женщина. — Он придет, когда сможет, сынок. Разденься и ложись спать. Когда проснешься, отец, верно, уже будет дома.
Мальчик послушно исполнил приказание матери. А женщина обернулась к Иверу, который тем временем кончил свою работу и заглушил огонь.
Когда Ивер встал, женщина обратила внимание, что лицо его в этот вечер необычно бледно и он чем-то глубоко взволнован.
— Ивер, брат мой, — сказала женщина, положив руку на плечо бывшего бродяги, — о чем ты задумался, почему молчишь?
— Ах, сестренка Ане-Мария, — ответил Ивер, — случилось страшное несчастье! Мне вовек не забыть сегодняшнего дня.
— Что же ты не поделишься со мной своим горем? — спросила женщина.
— Я хотел скрыть его от тебя, сестра. Горе ведь наше общее.
— Что же случилось? — спросила женщина, и лоб ее прорезали глубокие морщины. — Разве ты не знаешь, что Ане-Мария всю жизнь привыкла бороться с невзгодами?
— Речь о нашей сестре Софи. Она умерла.
— Тем лучше для нее.
— Но ты не знаешь, как она умерла.
— Должно быть, зачахла от болезни. Ведь с тех пор, как она стала служить у господ, она таяла день ото дня.
— Нет, — сказал Ивер, и губы его задрожали. — Я расскажу тебе всю правду. В полдень я прокрался к замку, чтобы повидаться с сестрой, — она так радовалась всякий раз, как услышит, что мы насолили врагу, — вот я и хотел рассказать ей о нашей последней схватке со шведами. Пришел я в Эрремандсгорд, где она служила, и вижу, что замок госпожи Кирстен захвачен врагом. Шведы орали, буянили, били стекла и бросали во двор из окон столы и стулья. Управляющий рассказал, что трое наших крестьян сами показали врагам путь в замок и расписали им, как богата хозяйка. Я прокрался во двор, а потом и в каморку Софи. Двери были распахнуты настежь, шведские офицеры допрашивали хозяйку. Она клялась и божилась, что во всей усадьбе не осталось даже серебряного ковша, кричала, плакала, униженно молила о пощаде, но один из крестьян засмеялся и сказал:
— Не верьте ей, благородные господа, она, кровопийца, всю жизнь тянула из нас деньги и уж, верно, схоронила их где-нибудь в замке. А знать об этом должна красотка Софи Абельсдаттер, она была ее правой рукой.
Шведы схватили хозяйку, связали ей кисти рук и между большими пальцами просунули горящий пеньковый фитиль, а потом принялись за Софи.
Ивер умолк, закрыв лицо руками, и отвернулся.
— Рассказывай до конца, Ивер, — коротко и властно сказала Ане-Мария. — Раз ты мог на это смотреть, у меня хватит сил это выслушать.