Предыдущий часовой пояс

Бенилов Евгений Семенович

стрелки заметались, лампочки замигали, раздался мощный звук включившегося двигателя. Александр нажал расположенную рядом кнопку "раскрутка винта" - звук двигателя усилился. Мимо окна, ускоряясь, проплыла блестящая лопасть...

Секунд через тридцать двигатель был уже на полном ходу.

Слева на приборной доске располагался массивная рукоятка с надписью "акселератор"; Александр осторожно толкнул ее от себя. Звук двигателя усилился, но вертолет остался на месте. Александр стал двигать рукоятку дальше, и когда та переехала жирную красную отметку, здание

аэропопорта в окне поехало вниз. В окошке рядом с верньером стремительным ручейком побежали цифры: 0001-0002-0003...

Поднявшись на пятисот метров, Александр взялся на расположенный справа рычаг-"джойстик" и легонько толкнул его. Вертолет послушно наклонился вперед, видневшаяся далеко внизу земля поползла назад. Надо же, какой легкой оказалась профессия летчика (ха-ха-ха)... Александр нашел на приборной панели компас и, наклонив джойстик, развернул вертолет к востоку, затем толкнул рукоятку до предела вперед. Мотор взревел, ускорение вдавило Александра в кресло, низлежащий пейзаж слился в неразборчивый фон. В углу приборной доски обнаружилась надпись "карта" и небольшой экран: черная точка по нему медленно ползла к красной линии, слева от которой стояла цифра "0", а справа - "1" (очевидно, нoмера часовых поясов). Масштаба на карте не имелось, но по скорости, с которой двигалась точка, было ясно, что вертолет достигнет первого пояса где-то через полчаса. Александр посмотрел на часы - 11:32... времени в обрез.

Он осторожно отпустил джойстик (который остался в прежнем положении), встал, вышел из кабины и стал нервно мерять шагами пустой салон. Если он не сможет достичь первого пояса сейчас, то не сможет никогда. Он на мгновение задумался: его ли собственная это мысль или одна из тех странных идей, приходивших к нему уже готовыми? (Может, эти идеи - продукт раскрепощенного сознания в условиях отрыва от реальности?... Может, мышление Александра научилось достигать конечного результата, перескакивая промежуточные ступени?...) Вертолет тряхнуло на воздушной яме, и Александр чуть не упал.

Прошло двадцать пять минут. Плотный рев мотора закладывал уши, словно куски ваты. Александр (в очередной раз) пошел в кабину смотреть карту, но изображавшая вертолет точка уже слилась с границей поясов, так что было непонятно - оставалось лишь подождать двенадцати и выяснить, что произойдет.

Наконец секундная стрелка начала свой последний перед полуднем круг... мысли Александра лихорадочно перескакивали с вопроса на вопрос, не оставляя времени для ответов. Сколько осталось горючего?... (34 секунды, 35, 36...)

Где находится ближайший аэропорт?... (44, 45, 46...) Что делать, если часовой пояс, куда он летит, целиком занят океаном?... (54, 55, 56...)

Более думать Александр не мог... (57...) сердце его колотилось в горле... (58...) глаза не могли оторваться от секундной стрелки... (59...)

60!!!

Александр задохнулся...

Судороги не было!!!

Он повалился на пол и вытянулся во весь рост, ощущая спиной вибрацию вертолета. Наконец-то!... Теперь, когда проклятая судорога не будет сбивать поток его мыслей, он сможет целиком отдаться размышлениям... и неважно,

где он находится - в компьютерной игре, сновидении или бреду.

Нет, не так: слава Богу, что он находится в игре, сновидении или бреду!

Ибо отрыв от реальности освобождает сознание от оков традиционной логики и, в конечном счете, вознесет его мышление до заоблачных высот...

Господи, какое счастье!

Зажмурившись, Александр прислушался к себе: счастье?!... Неужели эмоции вернулись к нему?!!

Громко ревел мотор, винт вертолета со свистом рассекал воздух. Лежа на спине с закрытыми глазами, Александр улыбался.

7.

Бежевый линолеум пола, светло-серые стены. Никелированная спинка кровати и снежно-белая постель создают ощущение стерильности. Вдоль стены выстроились какие-то приборы; по их экранам ползут, безмолвно извиваясь, какие-то кривые.

Дверь растворяется, в палату входят люди в белых халатах. Впереди пожилой человек в массивных роговых очках, следом - женщина средних лет со строго-заботливыми глазами, какие бывают у медсестер. Она, собственно, и есть медсестра, а ее спутник - заведующий отделением травматологии, профессор медицины.

Следом входят с десяток юношей и девушек - это студенты, проходящие практику. Они жмутся к стене и слегка робеют.

– Мы вас слушаем, - говорит профессор.

Медсестра снимает висящий на спинке кровати конверт и вынимает оттуда историю болезни.

– Этот пациент поступил к нам десять дней назад с черепной травмой и с тех пор пребывает в коме, - она аккуратно заправляет выбившуюся прядь под косынку.
– У него полностью выведены из строя зрительный и слуховой центры мозга, а также поврежден центр эмоций, но области, отвечающие за фантазию и логическое мышление не пострадали. Лечим его шокотерапией по принстонской методике: один электрошок в день, в одно и то же время, сериями по пять дней, между сериями - один день перерыва.

На мгновение наступает тишина.

– И какие результаты?

Задавшая вопрос студентка - круглолицая миловидная брюнетка - краснеет от смущения.

– Результатов пока нет, - вмешивается профессор.
– Первую серию закончили вчера, однако улучшения не последовало.

Студенты молча рассматривают больного - мужчину лет тридцати. Голова его забинтована, мраморно-белые руки лежат неподвижно на одеяле, красивое, волевое лицо застыло, как посмертная маска. Глаза брюнетки затуманиваются сочувственным, печальным выражением.

– Врач не должен зависеть от пациента эмоционально, - назидательно изрекает профессор.
– И, кстати, я не уверен, что наш больной заслуживает жалости: ведь он не умер, а лишь ушел в себя.

Профессор вытаскивает носовой платок и звучно сморкается. Студенты почтительно молчат, переминаясь с ноги на ногу.

– В конце концов, кто знает?... Внутренние миры отдельных людей, скорее всего, интереснее и ярче реальности, - профессор сует платок в карман, возвращая на лицо философское выражение.
– Ибо реальный мир создан коллективной фантазией человечества в целом, и краски, привносимые отдельными творцами, перемешиваются в нем в скучный серый цвет.