Предзнаменование
Шрифт:
Жан рассмеялся.
— Ты все такой же эпикуреец. Думаю, этой стране теперь не до конфитюров.
— Кто пренебрегает кухней, пренебрегает здоровьем и готовит себя к могиле. — Мишель уронил кусочек мяса обратно в тарелку. — Расскажи-ка лучше о себе. Ты по-прежнему на службе у нотариуса Жака Жигаска?
— Да. Я прохожу у него практику. Езжу с поручениями в Апт. В Эксе меня очень уважают как профессионала. Но у меня появилась еще одна возможность сделать карьеру.
— Какая?
— Франсуа де Раскас де Багаррис, советник парламента Экса, искал секретаря. Я ему представился
— Я вижу, ты хорошо устроился. Носишь бархатный плащ, дорогой жилет. Похоже, ты нашел свое место в жизни.
— И ты сможешь его найти. Если мне удастся, постараюсь устроить тебя в Эксе. Ясное дело, не чиновником, а этим… как вы называете бродячих врачей?
— Периодевтом.
— Вот-вот, этим самым. У нас врачей мало, а чума подбирается все ближе. Случаев не так много, но месяца не проходит, чтобы кто-нибудь не заболел. Если ее нет в городе, она тут как тут в соседней деревне, а там и в следующей, а там и еще в одной. Можно утверждать, что она пустила корни в Провансе и не желает уходить. Славный подарочек от Карла Пятого и его ландскнехтов, будь они прокляты.
Мишель отодвинул тарелку с мармеладами и налил себе немного вина.
— Говорят, имперские войска могут вернуться сюда с минуты на минуту.
— Нет. Несколько дней назад турки взяли Ниццу, так что готовящийся поход на Францию напоролся на неожиданное препятствие.
Политические новости всегда нагоняли на Мишеля скуку, но он заметил:
— Турки! Ну и союзников находит себе наш король!
Жан пожал плечами.
— Осознав, что ему придется бросить вызов империи, Франциск не пожелал выглядеть беззащитным. Да бог с ней, с политикой. — Он порылся в кармане. — Сейчас покажу тебе штуку, которая тебя порадует. — Жан сдвинул в сторону стаканы и тарелки и разложил на столе большой лист бумаги. — Смотри, это наш фамильный герб.
На листе был нарисован щит с четырьмя полями. На каждом поле красовался золотой солнечный круг с восемью лучами и голова орла. Внизу, на ленте было начертано: SOLI DEO.
— Богу Единому! — восторженно прокомментировал Жан. — Правда, здорово?
Мишель скептически усмехнулся.
— Этот герб был высечен над дверью нашего дома в Сен-Реми, я помню. А вот надпись может также означать «Богу Солнца», что звучит достаточно язычески.
В глубине души он порадовался, что брат не знает истинного значения круга с восемью лучами. Жан не был в курсе тайной стороны его жизни, и у Мишеля не было ни малейшего желания ему о чем-либо рассказывать.
— Не шути, Мишель! Этот герб начал составлять еще наш отец, когда решил выдать Себя за дворянина. — Жан понизил голос. — Самое важное — заставить всех забыть наше еврейское происхождение. И кажется, это удается. Помнишь, ЧТО произошло в правление Людовика Двенадцатого? Я был еще совсем маленький, но тебе-то уже исполнилось девять.
— Ты имеешь в виду обложение обращенных евреев налогом? Мы тогда почти разорились. Не говоря уже об унизительной обязанности являться к сборщикам налогов и о конфискациях в наказание за неуплату.
Мишель говорил спокойно, но он прекрасно помнил, как отец со шляпой в руках униженно давал отчет о каждой мелочи.
Жан грустно кивнул.
— Я вижу, ты помнишь. Ладно, братишка, все это в прошлом. Три года назад отец наконец увидел документ о признании его гражданином Сен-Реми. Думаю, это был самый счастливый миг в его жизни. Что до меня, то я не устаю повсюду повторять, что мы происходим из знатного рода. Да, мы евреи, этого я не отрицаю. Но евреи испанские, уже сто лет как обращенные в христианство. Наши предки были придворными врачами, служили самым высокопоставленным вельможам и отличались знаниями в области естественной магии. Это производит огромное впечатление.
— У тебя всегда было богатое воображение.
— И у тебя должно быть такое же, ты должен мне соответствовать. Имя Нотрдамов теперь уважают. У нас есть герб. Кончай-ка ты свою бродячую жизнь и прими хоть какое-то участие в возвышении семьи. Женись на скромной, добропорядочной женщине, обзаведись домом, выжми максимум пользы из своих врачебных знаний, выкажи себя добрым католиком. Тем самым ты поможешь и мне, и отцу, и братьям.
— Это как раз то, чего и я хочу, — со вздохом ответил Мишель, — но…
В этот момент дверь распахнулась и в таверну ввалился целый отряд слуг, нагруженных багажом. За ними в комнату вошел высокий, величавый кардинал с пасторским посохом. Хозяин бросил всех клиентов и кинулся кланяться вновь пришедшему. Его дородная супруга, не зная причины поднявшейся суматохи, высунулась из кухни посмотреть, что происходит, и тоже помчалась поклониться прелату. Все слуги и посетители последовали ее примеру.
Пока князь церкви плавным жестом приветствовал присутствующих, вперед с гордым видом выступил человек лет пятидесяти, с усами и короткой бородкой.
— Кардиналу Дю Беллей требуется удобная комната, а также места для его сопровождающих в количестве одиннадцати человек, — обратился он к хозяину. — Кроме того, он желает обедать, в соответствии со своим высоким положением, в месте, где нет ни проституток, ни игроков, ни воров. В состоянии ли вы выполнить эти требования?
Хозяин так и застыл в низком поклоне.
— Да, сударь. Только вот многие комнаты уже заняты, и слугам его высокопреосвященства придется спать на сеновале.
— Об этом не может быть речи. Гоните на сеновал ваших мужланов-постояльцев. Вы за день заработаете столько, сколько не имели за год.
— Будет исполнено.
Мишель со все возрастающим волнением вслушивался в препирательства секретаря кардинала с хозяином. Этот голос ему был знаком и напоминал о счастливых минутах его жизни. Вдруг он вскочил на ноги и воскликнул:
— Франсуа! Франсуа Рабле!
Усатый обернулся в его сторону и прищурил глаза, словно силясь вспомнить, кто перед ним. Потом в свою очередь радостно заорал:
— Быть того не может! Мишель де Нотрдам!
Оба кинулись в объятия друг друга, опрокидывая по дороге столы и стулья. Все глядели на них с изумлением. Потискав друга как положено, Рабле слегка отстранился и вгляделся в него.