Преисподняя
Шрифт:
4
Проводника отбирали с особым тщанием: одни выглядели совсем дряхлыми, другие ничего не знали о тайных ходах и сооружениях, третьи смертельно боялись хоть на шаг приблизиться к секретным объектам компартии и госбезопасности — им даже страшно было подумать об этом.
«Несчастные люди», думал Першин, разглядывая робких пожилых людей, которые по давней выучке опасались сказать лишнее слово.
Десятки лет лживые проповедники вколачивали им в головы, что главное — это будущее, и надо напрячь силы, вот она, желанная цель — рукой подать. И они трудились,
Мастер Поляков работал в метро пятьдесят с лишним лет. Выглядел он довольно бодро, хорошо знал и помнил систему ходов и коммуникаций. Першин отметил его среди прочих кандидатов, но не определил, на ком остановить выбор.
Они сидели в конторе дистанции, на стене невнятно талдычило радио, как вдруг Поляков выругался, поморщился брезгливо и лицо его скривилось от досады.
— Ты чего, дед? — удивился Першин.
— Ничего, — мрачно отрезал старик. — Языком трепать все мастера.
Першин восстановил в памяти последние слова из динамика: какой-то функционер компартии настырно толковал о социалистическом выборе.
— По-моему, речь о социализме идёт, — лукаво глянул Першин.
— Какой, к хрену, социализм?! О кормушке своей печётся! Непонятно, что ли? Мозги пудрит, бездельник. Работать не хочет.
— Что-то я не возьму в толк… Объясни, пожалуйста, — попросил Першин.
— Да что объяснять?! Ребёнку понятно. Социализм — это что, знаешь?
— Что? — прикинулся непонятливым Першин.
— Распределение! Одни работают, производят, а другие распределяют. Кто распределяет, тот все имеет. Потому как при кормушке состоит. Сами себя пристроили. Удобно, верно? Ни черта ни делаешь, а все есть. Вот они и гнут своё. Криком кричат: кормите нас! Понял?
— Понял. Доходчиво изложил.
В молодости Поляков воевал и всю свою жизнь гнул спину, работал под землёй, но ничего не нажил, только и хватало, чтобы не умереть с голода да тело прикрыть. Но он хоть понимал суть происходящего, другие были убеждены, что так и должно быть, это и есть их добровольный выбор и судьба.
Да, старик все точно определил: все разговоры о коммунизме на самом деле были отчаянным воплем нахлебников: кормите нас! Лиши их кормушки, и все, конец. Потому и стояли они насмерть, и не было на свете такой крови и такого мора, на который они не пошли бы, чтобы отстоять кормушку.
…глянув вниз, Першин невольно отпрянул: под ногами открылась бездонная пропасть.
— Ствол, — подсказал за спиной старик Поляков.
Шахтный ствол выглядел, как широкий круглый колодец, выложенный чугунными кольцами. Першин посветил фонарём вниз, ему стало жутко от высоты: свет не достиг дна шахты.
В пролёт выступали площадки из прутьев, соединённые железной лестницей, которая сверху вниз тянулась по всему стволу. Першин отрядил парные патрули вверх и вниз, их ботинки часто застучали по перекладинам.
— Командир… — Ключников осветил фонарём люк в бетонном полу.
Они
Капитан приказал вернуться в тоннель, разведка продолжала движение. Все понимали, что это всего лишь беглый осмотр, с которого начинается долгая и тяжкая работа.
Москва спала, забывшись. Город выглядел вымершим — ни одного светящегося окна. Изредка на большой скорости проносились машины, но можно было из конца в конец проехать весь город и ни встретить ни одного прохожего. Москва, похоже, страшилась пробуждения. Каждое утро жители с опаской ждали ночных вестей и, узнав, погружались в тревогу.
Разведка приближалась к станции «Чистые пруды», когда идущий впереди Антон Бирс заметил бегущую вдоль пути крысу. Она была обычных размеров, отнюдь не свирепый мутант, и заметив людей, крыса стала испуганно метаться, пока не юркнула в круглую дыру под платформой.
Метровых крыс-мутантов, нападающих на людей, несколько лет назад придумал находчивый журналист, публикация взбудоражила всю Москву: легковерные читатели приняли выдумку за чистую монету и ударились в панику; служащие метро и городские власти долго потом доказывали, что всё это вымысел.
Нет, крыса была обычных размеров, но её появление наводило на размышления: где-то поблизости находятся запасы пищи — то ли склад, то ли кухня, то ли столовая или буфет.
На станции было безлюдно, горел слабый свет, разведчики поднялись на платформу и осмотрели все служебные помещения. В конце зала, за бюстом коммунистического вождя, убитого соратниками, железная лестница вела вниз, под платформу. На решётке висела табличка «Машинный зал. Посторонним вход запрещён», на дверном косяке Першин заметил электрический звонок с красной кнопкой. На звонок никто не вышел, один из разведчиков повозился и открыл замок. Добротная деревянная дверь годилась скорее важному кабинету, чем машинному залу станции метро, за дверью они обнаружили казённое помещение, похожее на кладовую или подсобку, следующая дверь вела неизвестно куда.
Когда разведчики её распахнули, дремавший за ней дежурный с погонами лейтенанта, обомлел от неожиданности, глаза у него стали круглыми, как у филина.
— Что?! Кто?! Что?! — быстро забормотал он в растерянности, но опомнился и, вскочив, попытался нажать кнопку звонка, чтобы поднять тревогу.
Сюда годами никто не заглядывал, кроме офицеров охраны и доверенного персонала. Изредка в помещениях случались протечки, чаще в коридорах, видно, поблизости в иле, песке или суглинке существовал плывун, и тогда охрана обращалась в технадзор метро, но дальше коридора никого не пускали. Рабочие под присмотром офицеров вскрывали стену, дренировали грунт и ставили панель на место.