Преисподняя
Шрифт:
Утром Твиггсу — впервые после того, как он перестал голодать, — потребовалось выйти в туалет. Поскольку Твиггс — это Твиггс, он и не подумал попросить разрешения. И один из охранников его застрелил.
Относительной свободе ученых пришел конец. Уокер приказал всех связать и отвести в глубину крепости. Али не удивилась. Она уже давно поняла, что с ними так или иначе расправятся.
24
Tabula rasa
И тьма была
Нью-Йорк
В гостиничном номере было темно, только светился голубой экран телевизора. Удивительно — в комнате слепого без звука работает телевизор. В другие времена де л'Орме и сам мог бы устроить такое, чтобы подшутить над гостями, но сегодня он гостей не ждал. Просто горничная смотрела сериал и забыла выключить.
А на экране была Таймс-сквер, новогодний хрустальный шар падал на беснующуюся от радости толпу.
Де л'Орме перебирал в уме свои любимые строки Иоганна Экхарта. Этот мистик тринадцатого века проповедовал очень простыми словами очень странные вещи. И так бесстрашно — в самой тьме Средневековья.
«Бог есть ожидание. Его любовь словно крючок рыбака. Никакая рыба не подплывет к рыбаку без того, чтобы попасть на крючок. Если она берется за крючок — ей не миновать рыбака. Тщетно она бьется — рыбак уверен в своем улове. И то же я могу сказать о любви. Тот, кого подцепит этот крючок, ловится так, что весь он, с ногами и руками, глазами и ртом, и сердцем принадлежит Богу. И чем вернее он пойман, тем вернее обретет свободу».
Неудивительно, что теолог был осужден инквизицией и отлучен от церкви.
Сделал из Господа какую-то сексуальную госпожу. И совсем уж непонятно — человек обретет свободу от Бога? Бог обретет свободу?.. И что потом? Небытие. Ты проникаешь во тьму и приходишь к тому же самому свету, который оставил. К чему тогда все? — думал де л'Орме. Ради пути? Неужели путь — лучшее, чему может посвятить себя человек?
Так он размышлял, когда зазвонил телефон.
— Узнаешь? — спросили на другом конце провода.
— Бад?
— Точно, я самый, — бормотал Персивел.
— Откуда звонишь?
— М-м-м… — Бывший астронавт говорил как-то странно.
Пьян. Наш «надежный парень» пьян?
— У тебя что-то случилось, — констатировал де л'Орме.
— Еще как. Сантос у тебя?
— Нет.
— А где? — осведомился Персивел. — Ты вообще знаешь, где он?
— Где-то в Корее, — ответил де л'Орме; он не знал, в какой именно Корее. — Там поднялась еще одна группа хейдлов. Сантос должен описать кое-какие вещи, что имеются при них. Золотые чеканки с изображением какого-то божества.
— В Корее? Это он так сказал?
— Я сам его туда послал.
— И почему ты думаешь, что он там, куда ты его послал?
Де л'Орме снял очки. Потер и открыл глаза. Совершенно белые — без радужных оболочек и зрачков. На лицо ему падали разноцветные блики от уличных фейерверков. Слепой ждал.
— Я всю ночь пытаюсь дозвониться до других, — говорил Персивел. — Без толку.
— Новый год, — объяснил де л'Орме. — Наверное, они у своих родных.
— И никто тебе не сказал! — Это звучало не как вопрос, а как упрек.
— К сожалению, не понимаю, о чем речь.
— Теперь уже поздно. А ты и вправду не знаешь? Где же ты был?
— Здесь. Болел гриппом. Неделю просидел в номере.
— А знаешь про такую газету — «Нью-Йорк таймс»? И новости не слушаешь?
— Я решил отдохнуть. Скажи наконец, в чем дело. Иначе я не смогу помочь.
— Помочь?
— Говори, пожалуйста.
— Нам угрожает опасность. Тебе нельзя там находиться.
Постепенно клубок размотался. Две недели назад в хранилище карт музея Метрополитен случился пожар. А перед этим взорвали библиотеку в пещерном храме Юньган в Китае. В последнем преступлении китайцы обвиняют исламских сепаратистов.
За последний месяц в десяти с лишним странах разгромлены или уничтожены архивы и археологические площадки.
— Про музей Метрополитен я, конечно, слышал. Об этом всюду сообщали. Но при чем здесь все остальное?
— Кто-то хочет уничтожить всю нашу информацию. Как бизнесмен, когда закрывает производство. Заметает следы.
— Какие следы? При чем тут библиотеки, музеи? Для чего их уничтожать?
— Хочет прикрыть лавочку.
— Кто? Ты о ком говоришь? Ничего не понимаю.
Персивел рассказывал и о других событиях, включая пожар Кембриджской библиотеке, где хранились древние рукописи из каирской синагоги.
— Полностью, — сказал Персивел. — Дотла. Все уничтожено. И развеяно по ветру.
— Те места, где мы работали в течение года.
— На этот раз хотят уничтожить нашу информацию полностью, — продолжал Персивел. — До недавних пор дело обстояло иначе: там рукопись подпортят, тут фотопленка пропадет. А теперь поставили на широкую ногу. Как будто кое-кто торопится все замести, прежде чем убраться восвояси.
— Совпадение, — сказал де л'Орме. — Сжигают книги, устраивают погромы. Враги разума. Чернь совсем взбесилась.
— Не совпадение. Он нас использовал. Как ищеек. Спустил нас по собственному следу. А мы и рады стараться. А теперь он дал задний ход.
— Он?
— Кто, как ты думаешь?
— Если ты и прав, что ему это дает? Он удаляет информацию, но не наши выводы.
— Стирает свое изображение.
— Тогда он уничтожает свой же образ. Чего он этим добьется?
Однако, возражая Персивелу, де л'Орме чувствовал себя не в своей тарелке. Неужели далекие звуки тревожной сирены звучат и в его мозгу?