Шрифт:
«Прекрасная новость! Внимание! Внимание! Внимание! Осталось три часа, чтобы поучаствовать в ежегодном соревновании на выживание! Весело! Опасно! Вы можете исполнить свою самую заветную мечту! Вы можете получить главный приз, который изменит вашу жизнь в первую же минуту! Внимание! Внимание! Внимание! Осталось три часа!»
Навязчивая реклама шумела целый день: её было слышно через открытое окно магазина, где работал Ноа, в вагоне метро, на котором он возвращался вечером, на пешеходном переходе, который вел к его дому. Взгляды людей, ожидающих долгую минуту, цеплял красивый ролик, расписывающий все прелести победы и сотню вариантов, куда можно спустить круглую сумму денег, подаренную победителю,
«Осталось три часа! Осталось три часа! Осталось три часа!» – звучало каждый раз в конце рекламы, и Ноа внезапно четко осознал, что их звенящие наигранной радостью голоса надоели до чертиков – все и так знали, когда проходят соревнования и что нужно сделать, чтобы попасть туда. Они проходили ежегодно уже больше тридцати лет с одними и теми же правилами, только за последний десяток лет интерес к ним заметно поубавился: разве что за пару дней до начала в сети начинали зазывать желающих, потом – через пару дней – выкладывали фото уставшего, счастливого победителя с цветами и в окружении возбужденной толпы.
«Осталось три часа! Осталось три часа! Осталось три часа!» – словно заевшая на радио пластинка. Ноа захотелось, как ребенку, начать топать ногами, чтобы это прекратилось. Он стоял под светофором, злясь на глупую рекламу и понимая, что она-то вообще ни при чем – играла и ладно, – вот только все остальное в жизни совсем не ладилось. «Нужны деньги» – навязчивая мысль, преследовавшая по пятам, сил существовать в режиме бездушного механизма «работай, терпи, не опускай руки, если остановишься, то сломаешься» уже не хватало. Эта мысль так и подталкивала к опасному краю уныния, и порой Ноа казалось, что он проживет всю жизнь с этой смертельной болезнью; иногда казалось – не проживет.
По указанному в рекламе адресу его встретил человек, чье лицо часто мелькало на фотографиях рядом с победителями, – мистер Торис, известная персона, которую часто упоминали в сети, славили, выбивали его цитаты курсивом, чтобы привлечь больше внимания, – и дал ему договор из тридцати девяти страниц, где каждую нужно было прочитать и поставить свою подпись: этакое изощренное бюрократическое издевательство для тех, кто не дружит с бумагами. Тем временем мистер Торис не прекращал улыбаться, показывая, что готов ждать сколько угодно, только почитай и, самое главное, подпиши. Мозг отчаянно отказывался воспринимать информацию, улавливая лишь какие-то фразы, и, будучи вырванными из контекста, они казались Ноа совершенно бессмысленными.
– Вы дошли до самого важного, – внезапно подал голос мистер Торис. – Здесь вы должны вписать одного или нескольких людей, кто будет забирать вас или ваш труп после окончания соревнования. Не смотрите на меня столь хмуро, даже если мои слова звучат жестоко, отмечу, что мы всегда верим в наилучший результат.
Ключевое «мы», на которое всегда падало ударение в любой рекламе компании, читалось между строк в ролике, упоминалось в разговоре и было даже в лозунге организаторов «Мы всегда выполняем свои обещания». Все работники, обезличивая себя, будто стирали всю пыль и грязь: нет никого «я», только «мы».
– И зачем вам это? Все это? – не выдержал Ноа.
– Изучаем поведение людей в различных ситуациях. Вы же понимаете, что этот вопрос остается актуальным для ученых всего мира, вот, например, космос – это что-то далекое, то, что не касается нас каждый день, а люди всегда рядом с нами, разве вам не интересно, на что они способны? – Мистер Торис вопросительно вскинул бровь, но, убежденный в своей правоте, не удосужился дождаться ответа. – Отдохните, соревнования начнутся только через четыре часа, поспите, переоденьтесь, но советую дождаться ужина, скоро его принесут.
Напыщенный старый хмырь, вот кто он. Однако, как он обещал, вскоре принесли ужин – Лаура и Ян позавидовали бы такой роскоши, если бы его увидели. Ноа подумал про сестру и брата без особой грусти, наоборот, с каким-то злорадным торжеством, что вот теперь он точно покажет им, что может чуть больше, чем ничего; внутри заиграло веселье – ему выпал шанс изменить все. Но все же сообщение он отправил: просто сказал, что не придет сегодня домой, хотя, возможно, такое сообщение только заставит их поволноваться, потому что он никогда не предупреждал, если пропадал на пару дней или даже недель, а они вообще-то никогда не интересовались, где он был.
Неожиданно ему удалось поспать. Разбудили его пара человек, коротко сказав «пора», и вежливо дождались, пока он умоется и последует за ними по узкому коридору, где в комнате их ожидали еще три человека, которые мельком представились. Амарават – девушка со смуглой кожей и темными глазами. Рыжая и беспокойная женщина Мария смотрела на них по очереди, причитая едва слышно: «Вы так молоды, так молоды, зачем вам все это», – хотя ей самой было едва ли больше сорока. Следующим был мужчина почти такого же возраста. Он представился именем Джеймс, и хотя в нем не было ничего выделяющегося – самый обычный человек в самой обычной одежде, какие тысячами полнили город, – но только выражение глубокого спокойствия и простодушная улыбка вызывали из ниоткуда взявшееся раздражение.
Когда они остались вчетвером, на цифровом экране, расположенном на стене, высветились слова: «Время – неограниченно. Чтобы пройти испытание, вам нужно не только пройти долгую дорогу, но и, самое важное, – открыть дверь. Да пребудет с вами удача».
Дверь перед ними раскрылась, выпуская их в темноту, в которую никто не хотел ступить первым. Что-то в ней было странным: то ли она была слишком глубокой, то ли слишком неественно черной, без каких-либо проблесков, как должно было быть самой темной ночью, или, может быть, так показалось после ярко освещенных коридоров. По лицу Ноа пробежал легкий порыв ветерка, принесший с собой запах горелой листвы и ощущение неминуемой беды, как при взгляде на надвигающийся цунами, поглощающий дома и улицы так же легко, как поток дождевой воды, сметающий пыль с асфальта. Сразу возникла тысяча вопросов, до этого момента потерявшихся в азартном возбуждении перед игрой – а что будет с проигравшими? А что будет, если выиграют двое, а что будет, если никто не победит? Ноа инстинктивно отступил, словно перед разверзшейся под ногами землей, будто у обвалившегося края обрыва. Огляделся – никто ничего не заметил: все замерли, смотрели вперед тем самым взглядом, который он так хорошо понимал.
– Раз ограничения по времени нет, то, может быть, мы не будем спешить и разделяться? – первым заговорил Джеймс, и выглядел он немного спокойнее, чем остальные, а говорил так безэмоционально, будто бы не ожидал ответа, просто спросил пустоту.
Ноа рефлекторно кивнул первым, оставшиеся с запозданием тоже согласились.
Они вышли в лес, сомкнувшийся вокруг них темным плотным кольцом змеи, пытающейся удушить свою добычу. Дверь закрылась почти бесшумно, и наступила непривычная полная тишина, которой никогда не могло быть в городе и которую нельзя было услышать в квартире, где стрекотали под напряжением провода, – такая звенящая, поглощающая все звуки, как в вакууме, инородная и странная. Ноа поправил лямку от сумки, собранной им в путешествие, – в ней были лишь пара ножей и одеял, фрукты и бутылка воды, – и все двинулись вперед почти одновременно, без лишних слов – они незнакомцы с одной целью, поэтому говорить смысла не было.