Прекрасная пастушка
Шрифт:
Саша Решетников не знал, в какой сфере жизни ожидают его перемены, но он готов принять любые, как всегда.
11
Да что в нем такого особенного? Что в нем исключительного, почему ее всегда тянуло к нему так сильно? И не только ее. Не важно, одернула себя Рита, наплевать на остальных. Сейчас речь только о ней.
Ее всегда влекла к нему легкость,
Рита Макеева на самом деле как будто тащила себя от одного безрадостного серого дня к другому. Тогда-то ей и пришла в голову неожиданная мысль: если бы Сито-Решето влюбился в нее, то тогда переносил бы ее на своих крылышках и ее жизнь стала бы такой же безоблачной.
Рите всегда нравился Саша Решетников. С шестого класса, когда она перешла в эту школу. Матери дали вот эту квартиру, где она лежит сейчас на кушетке.
Рита помнила себя тихой, худенькой, маленькой девочкой, которая не каталась на фигурных коньках, как многие в ту пору, не ходила в бассейн, у нее не было дома магнитолы, и у них с матерью был черно-белый телевизор «Юность».
— Зачем это нам цветной? — ворчала мать. — Хватит того, что он сам красный. — И на этом ставила точку в разговоре.
Рита была чужой в новом классе. Трудно сказать, насколько бы хуже стало ей к концу первого учебного года, если бы вдруг не повезло.
А повезло ей потому, что в классе появилась… богачка. Толстая, даже, можно сказать, жирная девочка. Она-то и оттянула на себя всеобщее внимание. Одноклассники накинулись на нее с резвостью пчелиного роя и жестокостью банды малолеток.
Девочку привозил в школу отцовский шофер на черной «Волге». Она ходила в короткой норковой шубке и норковой шапочке, а черные сапожки распирали толстые икры. На каждой перемене она вынимала пакет с бутербродами и ела, под свист и улюлюканье одноклассников. Рита до сих пор помнит ее затравленный взгляд — глаза жертвы становились круглыми и замирали. Такие глаза она потом видела на Чукотке, у оленухи, которая упала в глубокую яму, а ее пытались вытащить оттуда на веревке.
Именно тогда, в школе, Рита впервые в жизни поняла, что кому-то бывает еще хуже, чем ей.
Теперь, когда у нее самой есть сын, она много думала о том, как ребенок должен вживаться в чужой круг. Она знала по себе, насколько жестоко детское сообщество. Новичок, каким она была сама в школе, может стать отверженным даже не из-за своих нелепых поступков, а только потому, что сам себя неправильно ощущает. А дети чуткие, как зверьки.
Ее всегда мучили сомнения, от неразрешимости этих сомнений у нее и было такое тоскливое лицо. Рита думала, а не сама ли она виновата, что никому не нравится, что ее никто не приглашает танцевать, когда другие девчонки нарасхват. Она перестала ходить на школьные дискотеки. Вместо этого сидела и учила немецкую грамматику. Она пыталась себя убедить, что ей не нужны танцы.
А еще эта Морозова, которая сидела за ней в классе и шептала в затылок:
— Знаешь, как целуется Решето… Ой, Ритка, это просто…
Рита ежилась, сжималась в комочек, хотя не сомневалась, что Морозова говорит нарочно. Чтобы подразнить. Наверное, перехватала ее тоскливый взгляд, устремленный на Сашу,
Рита нашла себе еще одно объяснение, почему она не такая, как все. Она поверила, что ужасно некрасивая. Но как было не поверить?
— Да ты погляди на себя в зеркало! — приговаривала мать. — Ты ведь глиста на цыпочках!
Чем чаще Рита смотрела на себя в зеркало, тем больше находила недостатков. Слишком большой лоб. Слишком тонкий нос. А ноздри какие — фу! Они вырезаны кошмарно… А губы? Кому захочется целовать такую пухлую нижнюю губу… Волосы — ну хотя бы они вились, что ли. Ну хотя бы одна волна на всей голове… Так нет же, прямые как солома.
Рита больше всего любила ходить в джинсах и свитере… Летом — в джинсах и в майке.
— Ты юбку-то наденешь когда-нибудь? — бросала мать, глядя на дочь, которая снова натягивала джинсы.
— Нет, я не хочу.
— Ну ты прямо мужик какой-то.
Знала бы мать, как она этим радовала Риту. Господи, думала Рита, если бы она была мальчиком! Какое это было бы счастье. А может…
Но она оказалась девочкой вопреки всем своим детским надеждам и желаниям. Потрясение, отвращение к себе, которое она испытала в двенадцать с половиной лет, не проходило долго. Она плакала, запершись в ванной, смывая кровь, которая никак не останавливалась, она хотела умереть прямо сейчас.
Рита знала, что с ней происходит, но втайне надеялась, что если постоянно хотеть быть мальчиком; то этого не случится. А оно произошло, и теперь на ней клеймо на всю жизнь: она девочка, и нет никакой надежды на другое.
Оправившись от потрясения, от открытия, которое Рита сделала в себе самой, она стала думать, как поступить со своей жизнью. Может быть, окажись ее мать другой, или если бы у нее был отец, или близкие подруги, она не думала бы от этом так напряженно. Но Рита проводила время наедине с собой и книгами, пытаясь примерить на себя сценарии чужой жизни.
Каким бы печальным ей ни показался ответ, к которому она пришла в итоге, но он был таким, каким был.
Она девочка, стало быть, должна выйти замуж, потом ходить с ужасным пузом, как паук, а потом….
А если этого не случится, то ее все станут считать никчемной, никому не нужной и несчастной.
Рита презирала себя, она презирала женщин, потому что они все такие же скучные, тоскливые, как мать.
Хотя мать никогда ничего не говорила об отце Риты, но и так было ясно как день: он бросил ее. Ну кто, скажите на милость, станет жить с такой? Мужчины всегда поступают так, как хотят. Даже мальчишки. Вон Сито-Решето ходит гусем и сам на всех поглядывает, а на нее — только если рядом нет никакой другой девчонки.