Прекрасная пастушка
Шрифт:
— Ну, Александр Игнатьевич, говорите же!
— Да о чем, Груня?
— Загадайте загадку.
Он посмотрел на девушку. Простое лицо, круглое, как солнце. И сама простая. А как кокетливо, по-женски смотрит. В крови это у них, что ли? Что в России, что в Европе, что в Африке.
— А разве я тебе еще не загадал… загадку? — Решетников медленно, намеренно медленно, растянул губы, улыбнулся той самой улыбкой, которая разила всех женщин мира без промаха. — Разве нет?
Что-то новое блеснуло в глазах Груни, она подняла руку
— Не-а…
Он вскинул одну бровь, это тоже всегда возбуждало женщин. Ему говорили, что вот такой он похож на… Каждая выдвигала свой вариант. В меру образованности и начитанности. Странные эти женщины, почему им всем нужен кто-то похожий на актера, музыканта, певца. Впрочем, нет. Не всем. Только одна женщина не сравнивала его ни с кем. Он усмехнулся. Ага, уже бежит из синего домика ветлечебницы.
Груня тоже усмехнулась…
Он снова взглянул на девушку.
— Вот она. Загадка. — Он решил больше не томить юное создание. Без него найдутся охотники. — Мохнатый, да не пчелка. Кто такой?
— Вы-ы! — радостно закричала Груня.
— Ну вот, и ты туда же, девочка. Ты тоже меня с кем-то сравниваешь. Никак вы, женщины, не можете увидеть в мужчине его самого. Личность.
— У личности есть что? — вдохновилась Груня.
— Что? — Решетников склонил голову набок, неожиданно увлекшись игрой. Вот так всегда и бывает. Думаешь отвлечься, а вовлечешься.
— Да вы же сами только что сказали. Уже забыли, да?
— Слушай, девочка, мне пока не девяносто лет. Я ещё слова хорошо запоминаю.
— Ну тогда скажите отгадку! — Груня откинула капюшон, щеки пылали румянцем, а изо рта вился пар.
— Слушай, Виля, ты только посмотри, что делает этот твой ребенок. — Решетников величественным жестом указал на девушку.
Подошедшая к ним Виля переводила взгляд с Решетникова на свою юную сотрудницу, потом обратно.
— Она открывает специально для меня свою личину! Личность открывает личину! — уточнил Решетников.
Груня захлопала в ладоши, варежки из овцебычьего пуха заглушали хлопки.
— Пыль, что ли, выбиваешь? А ну быстро надеть капюшон! — скомандовала Виля. — Мне не нужны больные сотрудники, И бегом марш на рабочее место.
— Но мне же поручено…
— Я уже сама на посту, — нарочито сурово процедила сквозь зубы Виля и так посмотрела на девушку, что та накинула нерповый капюшон, отороченный хвостом серебристо-черной лисицы, и понеслась к домику.
— Сурова ты, дорогая моя. Ох, сурова, — с деланным осуждением покачал годовой Решетников, наблюдая, как последний овцебык сходит с трапа.
— А что это она возле чужой собственности вьется? — свела брови Виля. — Мала еще взрослых мужиков дразнить, причем чужих.
— А разве бывают взрослые мужики не чужие? Они ведь всегда чьи-то, — усмехнулся Решетников.
— Да конечно, бывают. — Виля пожала плечами, а рыжая лиса, обнявшая ее за шею, повторила это движение. — Ты, например.
— Я не чужой, дорогуша. — Он шумно вздохнул и посмотрел на нее щенячьими глазами. — Я твой. Правда?
Виля секунду-другую смотрела на него, потом улыбнулась:
— Правда. Сегодня вечером — тоже.
Он подмигнул:
— Вот сегодня вечером я тебе кое о чем и напомню.
Она засмеялась:
— Ну давай. Строганину приготовить? Чир? Муксун?
— Еще спрашиваешь… Все приготовить!
Она ушла, а Саша смотрел ей вслед со странным чувством, как будто ему надо было — неизвестно почему — побежать за ней…
Он познакомился с ней самым, как он считал, классическим способом. У мужчин вообще для знакомства есть, как они считают, несколько беспроигрышных вариантов. Может быть, это у них с детского сада осталось: девочки во, что играли чаще всего — в дочки-матери, во врача, в учительницу, в продавца. Он решил, что эта женщина с большей охотой признается, что ее любимая игра была во врача и пациента. Вот он и явился к ней в ветлечебницу.
— Это не ко мне, — сказала она тогда, не поднимая глаз от своих рук в тонких резиновых перчатках, в то время как Груня, помощница, привязывала покрепче ногу теленка. Малыш повредил ее, и ссадина гноилась.
— Как это? А я пришел к вам.
— Я ве-те-ри-нар. Врач для быков, а не для людей, — резко ответила она, нехотя поднимая наконец глаза от ампулы, в которую она только что засадила шприц. — Все, Груня, можешь идти, ты мне больше не нужна.
Девушка с некоторым сожалением бросила на него заинтересованный взгляд и вышла. Ясно было, что ей невыносимо интересно, что произойдет дальше. Но она тихо закрыла за собой дверь.
Виля быстро сделала укол, животное дернулось, захрипело, и Саше показалось, что он увидел в глазах теленка слезы.
— Ну, милый, потерпи… — ласково проговорила Виля, вскрывая скальпелем гнойный нарыв.
— Это вы мне? — с нарочитым трепетом и придыханием спросил Саша.
Виля молчала, продолжая заниматься своим делом.
— Да вы посмотрите на меня получше, — бархатным голосом попросил Саша. — Чем я не ваш клиент? — Он сощурился — от этого взгляда таяли даже темнокожие африканки, привыкшие к жаре. Слов не надо, только этот взгляд.
Женщина оторвалась от своего настоящего пациента и оглядела Решетникова с головы до ног. Усмехнулась.
— Раздевайтесь.
— Но у меня порез на руке.
— Что делает доктор, когда к нему на прием приходит больной? Осматривает. — Она пожала плечами, в глазах ее не было никакого сомнения, что пациент немедленно должен подчиниться.
— А вы сами сказали, что ветеринар… — в некотором замешательстве проговорил Саша. — Быки перед вами все-таки остаются… в шерсти.
— Вы хотите сказать, на вас совсем нет шерсти? — Глаза доктора заблестели.