Прекрасная пастушка
Шрифт:
Она смотрела так пристально на этот мешок, будто надеялась разглядеть все, абсолютно все, что в нем есть. На долю секунды ей показалось, что на самом деле это мешок… ее собственной жизни. И в нем лежат золотые свадебные кольца… похожие на те, что на шкуре нерпы. Или ей больше всего хотелось вынуть их из такого мешка?
— Ты знаешь, Рита, пока я не выну все из этого мешка моей жизни, я не уйду к верхним людям.
— Да-а? — прошептала она. — Вы о…
Старик засмеялся.
— Не надо бояться произносить это слово. Оно такое же нестрашное,
— Какое? — Рита впилась глазами в его мутные серые глаза, потом перевела взгляд на руку старика — он снова поднял мешок и покачал его, словно взвешивая.
— «Жизнь» — вот какое слово, — сказал он. — Его никто не боится произнести.
Рита разочарованно выдохнула.
— О смерти думать не страшно, — продолжал он, не замечая ее разочарования. — Если станешь себя обманывать, будто у тебя вечная жизнь на земле, ничего не успеешь сделать. А когда поверишь, что и у тебя есть предел до ухода к верхним людям, то не будешь спать на ходу. Потому все успеешь и счастливей проживешь.
Мешок раскачивался, уменьшаясь на глазах, Рите казалось, она даже слышит свист выходящего из него воздуха, она неотрывно следила за ним, как лайка, готовая поймать толстую муху, которая дразнит ее, летая перед самым носом.
— Да, да, у каждого из нас есть такой мешок, — настаивал Сысой Агеевич.
— Но разве смерть иногда не приходит… раньше времени?
— Нет. — Сысой Агеевич улыбнулся. — Если человек рано умер, значит, он неправильно распорядился своим мешком.
Рита невольно поежилась. Нельзя сказать, что она никогда не думала о смерти. Как и всякому человеку, ей в голову приходили страшные мысли, но она быстро отгоняла их от себя как что-то болезненное.
Золотые кольца нерпы искрились в свете пламени, гудевшего в печи. А не лежат ли в глубине мешка настоящие золотые кольца, снова подумала Рита. Если, в мешке ее жизни есть все, то, значит, должны быть и они. Как бы ей потрясти мешок своей жизни, чтобы они поскорее выскочили наружу?
Она не раз думала об этом с тех пор, особенно часто после того, как Ванечка заинтересовался отцом. А теперь еще эта неожиданная встреча с Решетниковым. Так что же, выходит, Сито-Решето… он, может, тоже выпрыгнул из… мешка ее жизни? Иначе он не возник бы снова у нее на пути…
Рита усмехнулась, затормозила перед красным светофором. Недалеко отсюда, сразу за поворотом, в старинном отреставрированном купеческом особняке, находится дирекция телевизионных программ. Она вспомнила об этом, и перед глазами возник Алик.
Рита взглянула в зеркало заднего вида, собираясь убедиться, что тушь на ресницах в полном порядке. Взгляд ее поймал машину, которая почти уперлась ей в бампер.
Ну, что за козел, то есть домашний олень, — поправила она себя и улыбнулась. Рита где-то подцепила эту фразу недавно, и она ей нравилась.
О Господи, это же Алик. Легок на помине. Разлегся на переднем сиденье в привычной барственной позе, откинувшись йа спинку кожаного кресла черного, как негр, джипа, и ухмыляется, уставившись в ее зеркало.
Рита подняла руку, пошевелила тонкими пальчиками и улыбнулась, приветствуя его.
С некоторых пор она улыбалась с легкостью и когда надо. Научилась. До Чукотки она совсем не владела этим искусством. Сысой Агеевич заметил это и сказал:
— Человек, который не умеет улыбаться, не должен открывать магазин, так гласит восточная мудрость.
Рита уронила толстую иглу с суровой ниткой, которой она сшивала шкурку полярной лисицы.
— Вот уж чего никогда не собиралась делать — открывать магазин. — Потом осеклась, заметив в глазах старика печаль и сочувствие.
— Эта мудрость не про магазин, Рита. А про человека, который не умеет улыбаться. Если он не умеет улыбаться, он плохой человек.
— П-почему?
— Потому что у него нет согласия с собой. — Он вздохнул. — Нет покоя внутри. Он все время недоволен. Не будет у него успеха, магазин он откроет или пекарню. Понимаешь? — Он помолчал и добавил: — Или будет просто жить.
Рита улыбнулась еще шире и с еще большей горячностью помахала самодовольному Алику.
Даже такого, как он, незачем грубо отталкивать. У этого мужчины, как и у большинства из них, поняла Рита с годами, в голове сидит то, что заложено веками. Им кажется, что ничего не изменилось.
Для мужчины любая женщина — это существо, единственное желание которого заключается в одном: любить мужчину и радоваться тому, что он обращает на нее внимание. А если он каким-то образом выражает свое восхищение ею, то она должна ему служить безоглядно, даже… подражать ему!
Но сейчас мужчина подражает ей, улыбнулась Рита, наблюдая в зеркало заднего вида, как Алик повторяет ее движение пальцами, правда, не слишком изящно. Пальцы толстоваты, усмехнулась она, и не гнутся, поэтому издали кажется, что он и не шевелит ими, а мнёт упругий теннисный мячик.
Сейчас многое изменилось. Прошло то время, когда людей ценили за то, что они соблюдали традиции; человека стали ценить за его самоценность, за то, что у него внутри, в душе, за его личные качества.
И это время тоже прошло, сегодня такая «штучная работа» не ценится даже… в чучелах. Сегодня тип героя другой — это человек, который может хорошо подать себя и продать то, что умеет делать, получить за это деньги и потреблять. Много, разнообразно, жадно.
Клиенты Риты Макеевой именно такие. Они хотят, чтобы их дома были набиты удивительными вещами, невиданными, отборными.
Таков и Алик, Олег Сергеевич Щербаков, который вместе с охотничьим диваном не прочь «потребить» и ее, но в рысьей шубке. Кстати, это ведь ради себя самого он хочет и ее сделать еще более ценной, снимая для местных «Новостей». Как он крутился возле нее на открытии таксидермического салона! Как целился камерой в столь необычные глаза рыси.
— Сенсация, сенсация! — шептал он. — Ты, Макеева, самая настоящая сенсация!