Прекрасная пастушка
Шрифт:
Кого? Себя? Решетникова? Да нет, пожалуй, себя и судьбу. Она шла совершить поступок, который наметила. И который должен был стать первым в череде перемен, в ее усердной работе над собой и над своей, как она считала, незадавшейся жизнью. А как же она к нему готовилась! И сколько лет…
— Послушай, Макушка, если я правильно уловил, ты здесь теперь звезда? Что там верещал местный народ, я толком не разобрал, но слово «телезвезда» я уловил. Расскажи, а? Приятно идти рядом со знаменитостью. Вот было бы посветлее, то все бы увидели,
— Сейчас темновато, конечно, чтобы рассмотреть, — согласилась Рита. — Но, понимаешь, Сито-Решето, звезда, как и всякая звезда, на миг, — сказала она и поняла, что ничуть не лукавит. — Сегодня такое было с утра… Я думала, что не просто упаду с небосвода, но рухну ко всем чертям в пекло.
— Ну да? — Решетников даже остановился. — По тебе не скажешь. — Он помолчал. — Вот в этом ты ничуть не изменилась. Ты и в школе была такая же. Каменная физиономия… У тебя сохранились фотографии?
— Господи, да что вас всех разбирает с этими фотографиями! — совершенно искренне возмутилась Рита.
— А кого это — всех? — сам не зная почему, насторожился Решетников.
— Недавно прицепился один тип…
— Пардон, как зовут?
— Алик.
— Алик? В нашем классе не учился.
— Да он, по-моему, ни в каком не учился. По коридорам пробежал.
— Фу, ты говоришь в точности как наша школьная уборщица.
— Потому что точнее не скажешь. А воображает… О, чудный, чудный кадр. Дайте-ка, мальчики, монету крупным планом, — передразнила его Рита. — Хотя он теперь директор, а не режиссер. Не его это работа — участвовать в съемках сюжетов для деловых «Новостей».
— Все ясно. Он вьется вокруг тебя.
— Ты что, знаком с ним?
— Я с тобой знаком, с новой. Часто он тебя снимает?
— Ну… Даже Петрович говорит, что пересмотрел свое, отношение к женщинам-партнерам. — Она хрипло рассмеялась. — От них тоже есть кое-какой толк. Они, видишь ли, внимание привлекают.
— А это еще что за Ломоносов?
— Он не Ломоносов. Он Старцев. Но ты не слишком-то ошибся, он из ломоносовских краев.
Решетников покрутил головой. Светлые волосы замерцали в свете уличного фонаря.
— Помор, да?
— Да, из них. Но Захар Петрович давно уже осел в Вятке;
— Ага, так ты на него пашешь?
— Нет, я у него пашу.
— Но если ты ему делаешь еще и бесплатную рекламу благодаря своим… гм… женским прелестям…
— Чарам. Прелести не снимали. Пока, — хмыкнула она.
— Пока нет, да?
— Но предлагали. — Она шла уже вдоль кованой ограды сада.
— Неужели ты не…
— Не… — Рита засмеялась. — Пока что Алик намерен склеить из сегодняшнего случая детективный сюжет.
— А что, случай тянет на него?
Рита рассказала Решетникову все, начиная с утреннего звонка на мобильник.
— А что говорит Петрович?
— Обещал устроить дознание с помощью своих людей. Но потом.
— Конкуренты? Если да, то чьи? Твои? Его? Рита, а почему бы тебе не отделиться от хозяина?
— Он мне предлагал. Захар Петрович считает, что я могу работать одна, но что-то меня ломает, как говорит Ванечкин приятель.
«А сколько ему уже?» — едва не сорвалось с языка, но Саша вовремя его прикусил, потому что разумные доводы насчет того, что ребенок не может быть его, куда-то пропали, а волнение вернулось. Он не хочет сейчас ничего знать. Просто не хочет, без всяких объяснений причины.
— Какие у вас тут страсти, это в нашем-то тихом захолустье. — Решетников покачал головой.
— Там, где деньги, там и страсти. А где нет денег, там просто злость, — вздохнула Рита.
— Рита Макеева, ты сыплешь афоризмами. Твои конкуренты должны локти кусать и водкой запивать!
— Ты тоже насчет афоризмов не промах, Сито-Решето.
— Не все же через дырочки утекает. Кое-что остается, — засмеялся он и прижал ее локоть к своему боку. — Слушай, да ну их всех, ладно? Вон уже наша беседка.
Это была не беседка, а самая настоящая старинная ротонда. Она стала выглядеть гораздо лучше, несмотря на прибавившиеся десять лет возраста. Тогда она походила на косматую немытую бабу, а сейчас ротонда выглядела как вполне ухоженная женщина, правда, сильно постбальзаковского возраста — набеленная, накрашенная. Но из-за возрастной дальнозоркости — небрежно.
Они вошли внутрь. Саша повернулся лицом к реке, на которой светились огоньки длинной баржи.
— Слушай, Макушка, а ты была влюблена в…
Она быстро повернулась. В кого же, он думает? В кого она могла быть влюблена? Рита уже собиралась открыть рот и обозвать его дураком.
— В меня, — сказал он.
— А ты как думал?
— А я тогда вообще не думал. Не умел. Знаешь ли, мальчики учатся думать гораздо позже девочек. Имей в виду, пригодится в воспитании сына, — хмыкнул он.
— Спасибо за наставление по воспитанию. Но по тебе было хорошо видно, что ты не думал.
— Кое-что еще тоже было заметно, — ухмыльнулся Решетников я протянул к ней руку.
Рита задержала дыхание, сердце билось громко, но не так неистово, как оно билось в ту ночь, десять лет назад.
— Ты помнишь… — прошептал он, и его рука скользнула под расстегнутый пиджак и обвила Ритину талию. Он потянул ее к себе. Он был намного выше ее ростом, и его рот уперся ей в макушку. Саша зарылся губами ей в волосы. — Как ты хорошо пахнешь, Макеева… — Он усмехнулся, от его фырканья кожа под волосами загорелась. — Тогда ты тоже пахла. Но вот чем… Я и тогда не понял, но кажется… от тебя слегка пахло ландышами. А может, они поблизости цвели. Но чем-то пахло и еще, — по голосу было ясно, что он наморщил нос, — этот запах хотелось втягивать в себя, втягивать, хотя он был не слишком… нежный, что ли.