Прекрасная пастушка
Шрифт:
Рита шумно вздохнула и не нашла ничего лучшего, чем сказать простую фразу:
— Не твое дело.
Она отвернулась от дивана на гнутых ножках из рога и поймала себя на странном чувстве.
Что это за чувство? Зависть? К кому? К Алику? Или к мужчинам вообще, которые могут вот так, как он, смотреть на нее, как будто все женщины — это пока еще не купленные рабыни. Словно кто-то свыше им позволил испытывать такое чувство. А она, женщина, вынуждена сопротивляться, перечить, изводить словами, насмешками, пытаясь встать на одну доску с ними.
Внезапно двери зала широко раскрылись, и на пороге, появилась Даниэла Ранцой собственной персоной.
Она, как всегда, выглядела необыкновенно стильно: на сей раз на ней были бежевые брюки из тонкой шерсти, слегка расклешенные и с манжетами, бледно-зеленый приталенный пиджак из прекрасно выделанной замши, черные ботинки на шнурках, а на плечи наброшен большой шарф в тон брюк. На голове неизвестно как держалась кепка-таблетка, по цвету и фактуре совпадающая с шарфом. С плеча свисала черная плоская кожаная сумка. Даниэла всегда напоминала Рите подвижную юркую соболюшку.
— Ого! Кого мы ви-идим! — пропел Захар Петрович и медведем двинулся на гостью. Облапил ее так, что девушку уже не разглядеть.
— Вы ее прямо как рябинку, хотите заломать, да? Вы же самый настоящий Потапыч, а не Петрович, ворчала Рита, подходя к «скульптурной группе».
— Но это ведь моя любовь, — расплылся в улыбке Захар Петрович.
Он выпустил наконец гостью из лап, и Рита с Даниэлой поцеловались. От гостьи пахло любимой Ритиной туалетной водой.
— Ты снова вся в «Зеленом чае», — втянула носом воздух Рита, отводя за ухо прядку волос.
— Да. На сей раз я тебя зову на чай, — быстро пролепетала по-немецки Даниэла.
Рита поморщилась:
— Не так быстро, пожалуйста. У меня давно не было практики.
— Сейчас попрактикуешься, — ухмыльнулся Захар Петрович. — Попробуй-ка вкрути ей насчет рысьих денежных глаз.
Рита не обратила внимания на его бурчание, она хотела понять, на какой чай ее приглашает гостья.
— Так ты… говоришь о духах «Зеленый чай» от Элизабет Арден?
— Да, да. Я тебе привезла их в подарок. Понимаешь?
Рита порозовела:
— Спасибо, дорогая. — Потом хитро посмотрела на гостью и проговорила: — А какой я тебе приготовила подарочек. Творческий выверт! Точнее, творческо-коммерческий.
Рита взяла девушку за плечи и повернула к рыси. Синие, как васильки на ржаном поле, глаза Даниэлы вспыхнули.
— О! Еврики!
— Да какая уж тут «Эврика», — проворчал Захар Петрович.
— Еврики, не Эврика! — быстро догадалась Рита.
А Даниэла продолжала:
— Еврики! Глаза-еврики. Восемь номиналов монет, разные для каждой страны! Понимаешь? — Синие глаза замерли на лице Риты.
Мгновенно Рига развила ее мысль:
— Слушай, а как тебе такая идея — копилки для евриков. Зайцы, бурундуки, ежи с денежными глазами! Ноу-хау!
— Отлично! Я это покупаю! — Даниэла похлопала в ладоши.
— Только вот где сделать дырочку для денег… — вдруг нахмурилась Рита. — Гм… — Она посмотрела на Захара Петровича.
— Найдем! — Глаза Захара Петровича загорелись восторгом.
— Эта рысь — класс для банка! — Даниэла разглядывала зверя. — Я видела в Лондоне, в галерее Тейт, телефон Сальвадора Дали. Обычный аппарат, но вместо трубки — самый настоящий омар. Ты, Маргарита, мыслишь, как Сальвадор Дали! Ты модернист.
Рита засмеялась, обрадованная столь искренним порывом. Захар Петрович смотрел на нее довольными глазами, и она почувствовала такое облегчение, словно это ей «починили» глаза и теперь она видит все под нужным углом зрения.
— Ну, девчонки, я рад, что мы все поняли друг друга.
Рите вдруг захотелось, чтобы этот день, который начался так сумбурно и опасно, который продолжился так триумфально, закончился бы… просто счастливо.
6
Решетников смотрел на пальцы, которые впились в край дверцы машины, и вдруг вспомнил их на своем животе… Холодные, тонкие, нерешительные пальцы.
Сейчас она смотрит на него — виновато или невиновато? Улыбается — это точно. Ему плоховато видно с такого расстояния. Но Саша стоял, не делая ни шага и ожидая, как она себя поведет. В конце концов, она окатила его грязью.
Макеева тоже не двигалась.
Она не знает, что окатила его? Она тоже думает, что сейчас лето и на дороге сухо? Давно не было дождей?
Они стояли далеко друг от друга, на расстоянии, которое не позволяло им чувствовать друг друга, ощущать друг друга, с которого можно взять и разойтись в разные стороны, даже не кивнув, не узнав, или по крайней мере сделать вид, что не узнал. Но есть магическая черта, переступив через которую ты уже не сможешь сделать вид, будто не узнал, не увидел, что ты — это вообще не ты.
Словно первый в мире человек, догадавшийся об этом, Решетников шагнул раз, потом еще раз, сокращая расстояние между ними и заходя за ту невидимую черту, когда ничего не остается, кроме как сказать:
— Привет, Макуха. То есть Макеева. …..
— Привет, Сито-Решето.
Они вошли в поле друг друга, из которого просто так уже нельзя выйти. Теперь они должны непременно говорить.
Он смотрел на нее и не понимал, что такое стало с ее лицом? Такие лица обычно печатают на рекламных плакатах. Конечно, Рита Макеева никогда не была крокодилом, просто лицо ее всегда было безжизненно-тоскливым, словно внутри что-то грызло се, не позволяя ни телу, ни лицу наполниться жизнью.
— Ты что делаешь со старыми знакомыми, а? — Решетников намеренно сердито свел брови и указал пальцем на свою облитую грязью штанину, невольно желая смутить Макееву и вернуть прежнее, хорошо знакомое выражение лица, тем самым положив конец собственному недоумению.