Прекрасная пастушка
Шрифт:
У кошки вместо глаз дырки.
Эта фраза, которая воспринималась бессмысленно-загадочной еще несколько часов назад, на рассвете, теперь казалась совершенно ясной и понятной. Как то, что это звонил Захар Петрович, а не чужак его голосом. Только он мог вот так, без подготовки и реверансов, сообщать о неприятностях.
Рита оделась со скоростью солдата-старослужащего.
Джинсы — в одно движение, потом майка, ветровка. Рита вставляла ноги в кроссовки, а рукой уже дергала молнию на ветровке.
«Ну, как твоя кошка? Она уже готова явить себя Даниэле?» — возник в голове голос австриячки,
Она вчера звонила, а сегодня ночью должна приехать. Не самолетом и не поездом. На машине от Москвы. Потому что хочет забрать у них с Захаром Петровичем большую партию готовых вещей.
Отличные вещи — Петрович сделал три люстры из лосиных рогов, три ковра из медвежьих шкур, а главная вещь всей коллекции — рысь, над которой она трудилась… Ох, лучше не говорить, сколько времени на нее ушло. Главное — она получилась. Для этой рыси Даниэла прислала особенные, специальные глаза. Светоотражающие.
Рита провела пятерней по волосам, побренчала ключами в кармане, они отозвались каким-то странным тенькающим звоном, но ей было не до музыкальных тонкостей.
Она захлопнула за собой дверь и побежала по утренней улице. В субботнее утро народ еще спал, и, глядя на нее со стороны, можно было подумать, что она накачивает мышцы бегом трусцой.
Дворник в оранжевом жилете водил метлой по асфальту возле институтского крыльца, черноволосый татарин даже голову не повернул в ее сторону, но Рита и не топала как слон. Черные кроссовки со скромным лейблом-птичкой ступали мягко.
Она влетела в вестибюль, сонный охранник лениво поднял руку.
— Привет телезвездам.
Рита поморщилась.
— Привет воронам, — пробурчала она.
Он не расслышал, на что Рита и рассчитывала. «Где же ты был, черт тебя побери, если у кошки украли глаза?» — хотела спросить его Рита, потому что мысленно она уже видела то, что увидит сейчас наяву.
Она взлетела на второй этаж в секунду и заметила, что белая дверь с золотой ручкой приоткрыта. Хвостик от полоски солнечного света чиркнул по полу и высунулся из конференц-зала. Потом хвостик исчез, это Захар Петрович наступил на него и отдавил, открывая дверь шире.
Чуткое ухо Старцева уловило ее шаги на лестнице, он уже стоял на пороге, скрестив на груди могучие волосатые руки. Рита заметила, как крепко сжаты его кулаки.
— Привет, дорогуша. Что станем делать? — Ничего не объясняя, он кивнул на рысь, которая, горделиво вскинув голову, сидела неподалеку от двери — на самом завлекательном месте в салоне.
Еще вчера Захар Петрович отвел рыси это место, а Рита, обняв драгоценное животное, тащила рысь из подвала на второй этаж, уткнувшись в пушистую шерсть зверя и чувствуя при этом себя примерно так, как когда прижимала к груди Ванечку в первый раз в чукотском поселке…
— Ты понимаешь, да? Почему я хочу, чтобы ты посадила ее к двери? — говорил он ей вчера. Рита почти понимала, но ждала объяснений. — Каждый, кто придет на открытие салона, уверяю тебя, захочет с ней сняться. — Он подмигнул Риге. — Мимо не пройдет.
— Ага, вы снова про рекламу, да? — Рита сощурилась. — Что-то, Захар Петрович…
— Не продолжай, знаю, что скажешь.
Рита согласилась с Захаром Петровичем, хотя ей казалось, что самый ценный экспонат всегда должен находиться в центре.
А теперь, догадалась Рита, даже не глядя на свою любимицу, этих глаз больше нет.
Она медленно шагнула через порог зала, ей показалось, что она почувствовала странную настороженность всех вещей, предметов, самого воздуха, заполнившего большое пространство, готовое к приему посетителей и почитателей искусства таксидермии.
Рите показалось, что она уловила какой-то запах, несвойственный атмосфере таксидермического салона. Она почувствовала, как затрепетали ее ноздри. Запах… солярки? Но откуда ей взяться?
Она медленно повернулась, взглянула на свою любимицу. Ритина рука метнулась к груди, а глаза сощурились.
— О Господи, — прошептала она и кинулась к рыси.
Захар Петрович молча стоял за спиной у Риты, он уже пережил потрясение, погасил мгновенно вскипевшую ярость и теперь мучительно соображал, как им достойно выйти из положения.
Он молчал, он не произносил никаких слов, понимая, что Рита сама должна пережить все, что сейчас положено ей пережить, потому что чувства тоже последовательны. Как и мысли. Это кажется, что они спонтанны. Просто самое сильное чувство, а это всегда потрясение, забивает остальные, но когда человек успокаивается, они выстраиваются в один ряд. И вот тогда находится правильное решение.
— Дырки, вместо глаз у моей кошки просто дырки. Не соврали… — бормотала Рита.
Она протянула руку, потрогала пустые веки красавицы рыси. Внезапно она почувствовала, как дикое отчаянное напряжение понемногу отступает. Слава Богу, они не порвали их.
— Что же делать? — говорила Рита, рассматривая голову зверя, пытаясь понять, не попорчено ли еще что-то.
Ушки с кисточками не тронуты — прекрасно. Она расправила несколько волосков и почувствовала при этом легкое удовлетворение. Бачки в порядке, кожаный нос гладкий и ровный, вибриссы торчат как положено, они, словно живые, готовы уловить самые тончайшие запахи. И этот запах солярки тоже? При этой мысли щеки Риты порозовели от — негодования.
— Слушай, порода есть порода, хмыкнул Захар Петрович. — А мастер есть мастер. Если сделано талантливо, то даже без глаз твоя рысь — самая натуральная королева леса.
— А если бы ей лапу оторвали? — усмехнулась Рита.
— Лапу? — Словно прикидывая, как бы выглядела рысь без лапы, Захар Петрович сощурился. — Ну, ежели до половины, то ни дать ни взять — вышла бы рысья Венера Милосская.
— Ох!.. — От неожиданного полета фантазии прагматичного Захара Петровича Рита села на пол, обхватила колени руками. Ну, вы иногда и скажете, — покачала она головой, чувствуя, что столь парадоксальное заявление чуть-чуть ослабило напряжение. Шея, которая еще минуту назад угрожала покрыться горячим потом, остыла. — Захар Петрович, а сколько у нас времени до открытия? Я выскочила из дома без часов.