Прекрасная пастушка
Шрифт:
— Понятно. — Она положила щетку на место и повернулась к нему. — Где спасибо? Я заслужила благодарность, так ли?
Саша наклонился и коснулся губами ее щеки.
— Спасибо, Макушка. — А потом посмотрел на нее и выпалил: — Может, черт с ней, со встречей? Пойдем куда-нибудь, а?
Она молча смотрела на него, недолго, потом медленно покачала головой:
— Нет, мы пришли сюда по делу и должны его сделать.
— Какая ты стала, Макушка… Другая…
Она посмотрела на него, но не так, как смотрят женщины — кокетливо и виновато, мол, вот видишь, какая я, и пожимают плечами. Мол,
— Я просто тогда была другая, не такая, как на самом деле.
Они вышли из машины, разом захлопнули дверцы, Рита нажала кнопку на брелочке, сигнализация тявкнула, подмигнули фары, и они направились к воротам школы, собираясь вступить в пенный людской водоворот.
Саша шел рядом с Ритой и искоса наблюдал за ней.
У Риты Макеевой — сын.
Саша смотрел на нее — ага, значит, у нее был муж. Он почувствовал, как щека дернулась, она вела себя так всегда, когда его что-то сильно задевало. Словно по ней легонько шлепнули. Этакая пощечина жизни, шутливо объяснял сам себе Решетников.
А может, и не муж, но мужчина был, потому что детей из пробирок в этом городе пока еще не делают. А там, где их делают, они стоят очень дорого, да и вряд ли Макушка отважилась бы на подобное.
А почему, собственно, пришла в голову ему такая странная мысль — о ребенке из пробирки? Потому что… она была некрасивая?
Саша громко хмыкнул. Конечно, когда они учились в школе, красивой назвать ее не смог бы даже он, единственный из всех мальчишек в классе, который относился к ней так же ровно, как к другим девчонкам, которых тоже первыми красавицами не назовешь, даже вторыми или третьими. А потом… А однажды…
Саша вынул носовой платок и промокнул лоб. Платок, как и постельное белье, салфетки и полотенца в доме у матери, пах сосновой хвоей. Это ее любимая отдушка во все времена, причем она любила ее не просто потому, что запах приятный, а потому, что она считала его целебным. Как там звучит старинное поверье — в сосняке веселиться, в березняке жениться, в ельнике удавиться? — попробовал вспомнить Саша. А ведь ему показалось, что от Макеевой пахнет молодыми березовыми листиками, а вовсе не зеленым чаем, как она сказала.
Он снова повернулся к ней. На Ритиной щеке он заметил маленькую свежую царапину. У нее кошка? Но не спросил, потому что новая мысль перебила старую.
Мысли теснились у него в голове точно так же, как люди в воротах школьного двора, в которые они уже входили. Нет, он не совсем точен, мысли наседали на него стадами, и он посмеялся своему афоризму. Значит, «Зеленый чай» у нее за ухом, да? Неожиданно для себя самого Саша наклонился и подул на прядь, которая выбилась из-за Ритиного уха и колебалась на ветру.
— Ты что? — отпрянула Рита.
— Ты говоришь «Зеленый чай»? А почему он не пахнет веником?
— Ты шутишь, Решетников. С твоим-то опытом не знать… — Она высоко подняла плечи, подчеркивая крайнее изумление. — Это плохой чай пахнет веником. А… к чему ты клонишь?
«К тому, что в березовом лесу — жениться!» — чуть не выпалил он.
Жениться? Да он что, спятил? На ком жениться-то?
Саша засмеялся.
— Да так просто. Не бери в голову.
—
От гордости, да. Потому что он единственный из всех мальчишек тогда — а, давным-давно, рассмотрел в ней вот такую потрясающую женщину. Саша уже приготовился самодовольно расправить плечи, но тут же одернул себя. Ладно, зачем себе-то врать? Ясное дело, перебрал он на пятилетии выпуска, просто перебрал. А Рита подвернулась под руку.
И потом, не слишком ли много он на себя берет? Если у нее есть ребенок, то уж точно не только он, Решетников, увидел в Рите Макеевой женщину.
Но почему сейчас нет при ней мужчины? Того хотя бы? А его нет, об этом можно судить по ответу, который она ему дала, и по тому, что среди колец на пальцах он не заметил обручального. Вряд ли Рита захотела бы утаить статус замужней женщины от одноклассников. А они, одноклассники, надо сказать, сейчас совсем прибалдеют — какова Макеева!
Наконец они выбрались на обширное пространство школьного двора, где под кленами, которые они когда-то сажали, стояли пластиковые столики из буфета, соединенные в длинный поезд.
— Сито-Решето! Ну ты хорош! — На шею Саше кинулась красавица номер один, которую теперь можно было узнать только по блеску глаз и старомодно подведенным — до самых висков — глазам.
Да, годы прибавили ей весу, и незачем было демонстрировать, сколь упорную работу вело время, — вешаться Решетникову на шею. Тяжесть невероятная, и она видна даже на расстоянии. А ведь он в свое время, классе этак в девятом, переносил ее, школьную балерину, через ручей, когда они ходили в поход в тайгу.
— Решетников! Сто лет тебя не видала! — Красавица номер два все эти годы держала себя в форме, но только тело, отмстил он. Лицо совершенно уставшее, складки возле губ глубокие, видно, что залегли не вчера. В глазах застывшее одиночество. Он обнял ее и дружески поцеловал. От нее пахло оладьями, жаренными на нерафинированном подсолнечном масле.
Целуясь и обнимаясь, он испытывал странную неловкость, как будто ему следует что-то сделать, а он забыл, что именно, и потому не делает. Так бывает, когда выходишь из квартиры «на автопилоте», не думая, что уже держишь в руках портфель, захлопываешь дверь, а потом, по дороге к машине, вдруг спрашиваешь себя — а ты выключил газ, когда снял сковородку с плиты и съел яичницу? Однажды он со смехом рассказал приятелю за обедом на работе про такие сомнения. А тот, тоже холостяк, раскрыл ему «ясны очи».
— Чего ты мучаешься! Пойди да купи себе подружку!
— Ты это о чем? — не веря своим ушам и внезапно возникшим подозрениям, округлил глаза Решетников.
— Подружку-эсвэчушку!
Решетников секунду помолчал, переваривая, потом до него дошло наконец.
— Микроволновку, что ли?
— Конечно! С ней мужчина свободен от мыслей, иссушающих его плоть. — Он подмигнул.
Решетников усмехнулся:
— Твоей плоти это не грозит: бабника вроде тебя искать.
— Именно потому, что я живу с такой подружкой,