Прекрасная пастушка
Шрифт:
Он что-то пробормотал, но Рита не вслушивалась в его бормотание, она смотрела на напрягшееся красное лицо мужчины, и ее осенила догадка:
— Тот запах солярки в зале… Неужели ты сам вынимал глаза моей рыси? Так воняет от твоего джипа. — Она посмотрела в сторону машины и сморщила нос.
— Если бы я вынимал, то не только глаза… — Он зло усмехнулся. — И не только у твоего чучела. Но ты еще узнаешь…
— Ладно, кончай стращать. Ты хотел меня уложить, но ты сейчас сам лежишь. Будешь лежать столько, сколько я захочу. Пока я не испытаю всей
Он пугает ее! А она не боится. Она никого в этом мире больше не боится. И никогда не станет бояться. Потому что она должна в этой жизни защищать одного человека маленького Ванечку. Она защитит его от всего, что бы ни пришлось ради этого сделать.
— Сколько ты дал за это своему шоферу? Это ведь он, да?
— Не важно сколько. Я хорошо заработал, под детективный сюжет на рекламу не скупятся, — хвастал он, пытаясь взбодриться. — Отпусти же, черт тебя побери, мне больно. — Он дернул плечом.
— Отпущу, когда мы доведем нашу милую беседу, до конца. Но зачем же вы втянули в это дело ребенка? Это ведь сын шофера говорил со мной по мобильнику, да?
— Не твое дело, у этого ребенка в отличие от Ванечки, — сделав ударение на имени мальчика, прошипел он, — есть отец он сам знает, что можно его ребенку, а чего нельзя.
Рита почувствовала, как сердце перевернулось в груди, она готова была задушить сейчас этого человека, он знал, какой удар наносит ей.
Но Рита заставила себя улыбнуться и сесть на траву, не выпуская из рук веревку. Она откинулась назад и оперлась на локти, выставляя себя перед ним в откровенно дразнящей позе.
— У моего сына есть отец. Не бывает детей без отцов, ты сам это знаешь. Остальное никого не касается.
Пленник молчал, она пристально рассматривала его вблизи, пожалуй, впервые так внимательно.
Она видела глубокие морщины на лбу, красные капилляры на носу и на щеках — следы перебора спиртного, двойной подбородок, который наползал на воротник клетчатой рубашки. И этот… тип хотел уложить ее в постель?
От, отвращения, которое поднялось в ней, Риту замутило.
У нее были мужчины, конечно, были, но такие, к которым ее влекло. Они не нарушали ее эстетических запросов.
Ее мужчины были стройные, поджарые, а не с таким животом, который сейчас перетянут веревкой и который не скрыть, не втянуть. Причем гораздо, гораздо моложе, не такая истасканная плоть…
— Ты решил, что детективы продаются лучше, под них охотно дают рекламу. Понятно, ты устроил мне шоу с глазами рыси в канун открытия таксидермического салона. Придумал сюжет, чтобы сыграть на мне. — Она усмехнулась. — Причем ты оказался бы в выигрыше в любом случае. Смогла бы я выкрутиться или нет. Ведь так?
— Но ты-то в каком выигрыше оказалась! — Злость так и кипела в нем. Беспомощность положения мучила мужчину больше, чем ее слова, чем то, что теперь Рита знала, кто виноват в проделке с глазами рыси.
— Я могла оказаться не просто в проигрыше, а в самом настоящем дерьме.
— Но ты не оказалась. — Он сплюнул слюну, которая заливала рот.
— Но не твоими заботами, — фыркнула она.
— Развяжи меня.
— Пока нет.
— Я простужусь. Земля холодная.
— Ты просто старый. Лето на дворе. — Рита сорвала ромашку и принялась обмахиваться ею.
— Сука! — снова выругался он, на лоб, покрытый испариной, упали волосы, на ярком солнце они, крашенные, выглядели жалкой черной паклей. — Ты за это ответишь.
— За что мне-то отвечать? — Она весело засмеялась. — Женщина связала веревкой мужика! За это, что ли?
— Это не веревка, это оружие.
— Давно ли аркан занесен в список запрещенного оружия? Или того, которое подлежит лицензированию? Что-то не припомню. — Рита старательно наморщила лоб. — А вот ты можешь ответить по полной программе. Я вытряхну из твоего шофера, как и почем ты нанял его испортить мою вещь. Ты расплатишься за все. И своим высоким постом в том числе, — сказала Рита, намекая на его новое назначение.
На штакетину забора сел сорокопут и уставился на них, в его позе читалось неодобрение. Они портили ему ранний ужин. В скошенной траве так приятно охотиться за мышатами.
Рита улыбнулась:
— Ладно, мне жаль вон того приятеля, он уставился на нас как на ненормальных.
— Кто там? — дернулся Алик, который явно опасался за свою репутацию.
— Птица, сорокопут называется. — Рита вскочила на ноги. — Теперь слушай, что я тебе скажу. Сейчас я развяжу веревку, выпущу тебя из петли, ты немедленно сядешь в машину и вдавишь педаль газа в пол. Понял? Если ты совершишь хоть какое-то телодвижение сейчас или в городе, я обещаю, тобой займутся люди, которые ко мне хорошо относятся. Ты помнишь, кто мне заказал сделать интерьер охотничьего домика?
Щербаков стиснул зубы. Имя председателя телевизионной компании ему не надо было напоминать. Он сам его привел к Рите.
— Ты ведь не сомневаешься, что он вышвырнет тебя сразу, как только начнется судебное разбирательство, я подам иск в связи с порчей не просто имущества, а художественного произведения. Прикинь, у тебя хватит денег со мной рассчитаться, когда тебе присудят заплатить за моральный и материальный ущерб?
Я уеду, сейчас же, прохрипел он. — Развяжи меня.
Рита стояла, сложив руки на груди, и смотрела вслед уносящемуся джипу. Солнце не играло на заднем стекле. Не та сферичность, что у лобового стекла.
Рита потерла свой собственный лоб. А что, наверное, правда говорят, у кого лоб большой и крутой, тот долго зреет, но крепко.
Она заперла ворота на замок, смотала аркан и в который раз поблагодарила, судьбу — а кого еще-то? — за то, что она забросила ее в другой мир, на далекую холодную Чукотку, чтобы там она родилась по-настоящему.