Прекрасная свинарка
Шрифт:
— Ты не обижайся, но я и тут чего-то не добираю, — перебила моя собеседница. — Я ведь очень мало ходила в школу. Но все-таки я бы не могла сказать, что все мужчины такие невозможные. Иногда они приносят и радость…
— Конечно! Иногда… Кстати, ты не ответила на мой вопрос, давно ли ты знакома с моим мужем?
— Ай, разве я не сказала? С тех пор уже прошло… Да ты не вспыхивай! Да, уже больше года, как мы встретились.
— На улице?
Мою ночную подругу это задело.
— Ну, нет. Не думай, что я уж совсем такая. Очень нужно! Мы познакомились где-то в ресторане, и Калле тоже был сильно на взводе, у него даже носки сползли. А потом мы пошли в гостиницу — продолжать. Я все время думала, что Калле священник.
— Священник?
— Да,
Она произнесла очень неприятное финское слово, которое, правда, весьма часто встречается в нашей молодой художественной прозе, и снова расплакалась.
— Да, возможно, это было не более чем вранье, — вырвалось у меня со вздохом. — Как часто вы встречались в последнее время?
— Раз или два в неделю. Большей частью днем, потому что у меня теперь нет никакой работы и много свободного времени. И, ей-богу же, Калле был со мною ужасно порядочный. Каждый раз он мне что-нибудь приносил, но вот о свадьбе никак не хотел говорить! Видишь ли, это у него было больное место.
— Так оно всегда и бывает у женатых мужчин.
— Да, но ведь он же мне говорил, что он старый холостяк.
— У старого холостяка жена старая дева, и у них, как правило, исключительно образцовые дети…
— Вот как? Об этом я тоже ничего не знаю…
Обстоятельства — не судьба и не провидение — прервали наш диалог. Из вестибюля донеслись громкие голоса и шум. Я вся обратилась в слух, а миловидная полировщица ногтей устремила на меня свой вопрошающий взгляд.
— Приехал муж, — сказала я спокойно.
— Ага. Ну, сейчас тут начнется…
— Оставайся на месте и не волнуйся, он обычно весьма милостив и щедр со всеми своими любовницами.
— А с тобой?
— Сейчас увидим.
Я так долго и подробно рассказывала о событиях первой половины этой ночи, потому что сплетни — эти неутомимые бегуны на длинные дистанции — даже через много лет совершенно превратно истолковывали обстоятельства моего развода и поливали меня грязью. Я не считаю нужным теперь вдаваться во все подробности, скажу лишь коротко, что для Энсио Хююпия, который взялся вести мое бракоразводное дело, достаточным основанием послужили следующие обстоятельства:
а) мой муж, горный советник Калле Кананен, поддерживал в течение всего периода своего третьего брака нежные отношения с двадцатитрехлетней маникюршей, о которой я рассказывала выше, а также с двадцатидвухлетней официанткой, о которой я не собираюсь ничего рассказывать, поскольку они с маникюршей в духовном отношении были совершенными близнецами; б) мой муж изменил мне, приведя маникюршу в наш дом; затем он изменил маникюрше, приведя в наш дом официантку, после чего он, проявив трусость, убежал, оставив двух незнакомых женщин на мое попечение; в) женщины были готовы подтвердить под присягой, что мой муж представился им холостяком — что, впрочем, общераспространено в настоящее время и даже не считается преступлением — и с помощью подарков, а главное обещаний жениться склонил их, каждую в отдельности, к интимной связи, которая, однако, не принесла радости женщинам, а у моего мужа породила чувство неловкости, подобное душевному оцепенению.
Прошло два дня, прежде чем я освободилась от маникюрши и официантки, которые заключили между собой договор о дружбе и взаимопомощи. Эти две маленькие ведьмы отлично владели благородным искусством вымогательства. Поскольку моего мужа не было дома, я оказалась его поверенным в делах. Я уплатила обеим женщинам их арендную плату за месяц вперед, выдала каждой на два месяца кормовые и по пять тысяч марок компенсации за душевные страдания — всего в сумме шестнадцать тысяч марок. Со своей стороны они с большой готовностью выдали мне расписки, каковые я впоследствии предъявила мужу. Он выкупил у меня эти расписки довольно неохотно, утверждая, что пять тысяч за душевные страдания — это несообразно много, поскольку сам он полагал, что доставил обеим женщинам одни лишь приятные переживания.
Люди, совершая безобразные поступки, прибегают обычно к красивым объяснениям; что касается моего мужа, то, вернувшись после блужданий домой, он даже не пытался приукрашивать свои поступки, а откровенно признал:
— Положение самое позорное. Не могу ничего сказать в свое оправдание. Ох, какие мы свиньи, мужчины…
— Только не говори во множественном числе: «мы!», — сказала я с омерзением.
— Нет, нет, не буду. Признаюсь честно: я совершенный поросенок…
— Лучше скажи, свинья, неоскопленный боров!
— Как тебе угодно. Я жил, как свинья…
— И впредь будешь жить не иначе. Но я больше не желаю нянчиться с тобой. Я не родилась свинаркой…
— Нет, конечно, хотя…
— Что?!
— Да… Видишь ли, мне думается, все жены в известном роде свинарки. Но я хочу тебе сказать лишь одно, милая Минна: ты самая прекрасная из всех свинарок в мире!
— Я увольняюсь.
— Увольняешься? Что ты имеешь в виду? — спросил он, недоумевая.
— Развод. Можешь жениться на своей маникюрше и осчастливить ее мать, которая находится в доме призрения. Энсио Хююпия ведет мое дело.
Знаете, безопаснее дразнить собаку, чем мужчину: собака лает, а мужчина напивается до чертиков и начинает обращаться со своей женой, как с собакой.
Так случилось и со мной. Мне довелось услышать, что я самое ограниченное, самое узколобое существо на свете, что я ханжа в шорах, что мне следовало быть евангелисткой, монахиней или вожатой отряда девочек-скаутов. Слушала я, слушала эти оскорбления, но в конце концов мое терпение лопнуло, и я сделала ему хук левой рукой в область диафрагмы. Я снова благословила американскую среднюю школу, в которой и девочки наряду с юношами проходят основательный курс обучения боксу. Как легко мне удавалось в известных ситуациях договариваться с мужчинами без мелочной и нудной игры словами, на которую мужчины так часто сбиваются! Калле Кананен очень любил хвастать своей консервативностью. Как я теперь обнаружила, его консервативность являлась лишь следствием того, что он был слишком труслив, чтобы драться, и слишком толст, чтобы пускаться наутек. Правда, в отношении последнего я несколько ошиблась, ибо после первой же воздушной бомбежки Хельсинки Калле Кананен немедленно драпанул, проявив совершенно неожиданную резвость ног. Сначала он удрал в Швецию, а оттуда — в Соединенные Штаты Америки. Говорят, только настоящая леди может сделать из мужчины джентльмена. Горный советник Калле Кананен все-таки был джентльменом, потому что согласился дать мне развод на условиях, выдвинутых мною.
Сразу после конца «зимней войны» наши опытные юристы принялись за свое излюбленное дело, и уже в мае 1940 года я снова стала свободной. Моя вторая попытка стать женой человека, рожденного под знаком Девы, принесла мне четырнадцать миллионов марок в промышленных акциях и роскошную виллу на Кулосаари.
Устаревшая и глупая условность не разрешает высказывать всю правду о мужчинах. Женщина не должна, мол, ничего знать о них, а если она что-нибудь знает да скажет, то это сейчас же назовут ложью и коварством! Женское коварство выдумали поэты, ибо они являются лучшими выдумщиками, нежели ученые. И все же нам приходится время от времени признавать, что недостаток естественной и врожденной лживости и лукавства является худшим из препятствий на пути к полной победе женских интересов.