Прекрасная свинарка
Шрифт:
Вскоре официанты и посетители ресторана смогли услышать, что мой достойный кавалер дважды здоровался за руку с президентом, что раз он даже был приглашен во дворец президента на празднование Дня независимости, что ему было обещано почетное звание экономического директора, что он основал Общество Финляндия — Коста-Рика, Хельсинкское джентльменское объединение, Союз друзей вина и противников геморроя; что его двоюродный брат свободно владеет тремя иностранными языками и что его крестная мать была дальней родственницей поэта Эйно Лейно.
Я почувствовала на лице горячую краску стыда. Тут же я услышала, что за соседним столиком довольно громко говорили о моем уважаемом директоре и обо мне. Я обернулась в ту сторону и встретила наглый бычий взгляд.
Я решительно встала и попрощалась с моим маленьким свином. Он даже не расслышал моих слов, что было вполне обычным явлением после деловых завтраков. Протискавшись между столиками, я пересекла вестибюль и поспешила в дамскую комнату, чтобы чистой водой смыть омерзение, охватившее меня. Выйдя снова в вестибюль, я прямо наткнулась на генерального директора Сеппо Свина, которого метрдотель и швейцар тут же предложили мне в попутчики. Мой «грозный и горячо любимый» начальник едва держался на ногах. Он плелся за мной и бормотал:
— Минна… Теперь пошли в гостиницу… Ты со мной…
Выйдя на тротуар, он схватил меня под руку. Я оттолкнула его, и он шлепнулся на четвереньки. Я ускорила шаги и, отойдя на некоторое расстояние, пустилась бежать, словно за мной гнались. Между прочим, мне удалось заметить, что в большой сутолоке и давке пьяному легче сидеть, чем разгуливать.
Домой я пришла подавленная. Я была уверена, что на следующий день бухгалтер спишет значительную сумму по статье «расходы на представительство». Дело для него привычное, но теперь он будет проводить этот расход с особенной завистью. Поскольку у меня не было мужа, на котором я могла бы сорвать зло и выместить всю свою досаду, я стала перелистывать дневник и сделала в нем новую запись: «Откровенно говоря, все мужчины — животные, но некоторые становятся свиньями исключительно в женском обществе».
Я готовилась принять от генерального директора ледяной душ порицаний: ведь я бросила его на улице! Но он даже не появился утром в конторе. Ему пришлось платить за удовольствие такой высокий налог, что было не до смеху. Проведя ночь в полицейском участке — ради него, говорят, были постелены чистые простыни, — он пришел домой, страдая обычными болями в печени, которые автоматически следовали за трудными обязанностями представительства. Низкооплачиваемые служащие компании составили на этот счет очень злую гипотезу, подрывающую авторитет генерального директора, но она была основана на простой неосведомленности. Они не понимали, что деловые совещания невозможно проводить без нотного ключа Алкогольного треста, так же как и любовные дела не устраивают на собраниях трезвости, где, как вино, струится вода.
В конце дня вице-директор Сяхля пригласил меня к себе в кабинет. Когда я вошла, он, сидя за столом, грыз карандаш. Вице-директор тут же нервно заговорил, забыв золотое правило: не говори длинно, ибо жизнь коротка! Но, поскольку ему легче было произносить слова, чем думать, он, естественно, их произносил.
— Нейти Баранаускас, — сказал он нарочито подчеркнутым тоном, в котором смешались угодничество, порицание, робость, коварство и хрипота, — нейти Баранаускас! Вы разумная, образованная, добросовестная, рассудительная и тонкая женщина. С вами можно говорить доверительно. Я говорю вообще всегда только доверительно. Я хочу быть каждому другом, добрым другом, товарищем, человеком, которого любят и которому доверяют. Я уже старый человек, но у меня по-прежнему есть идеалы и принципы, прежде всего идейные принципы. Никакой труд не может быть исполнен без идейного воодушевления. Вероятно, и вы это понимаете, не правда ли?
Я отрицательно покачала головой:
— Я веду иностранную корреспонденцию. Перевожу на иностранные языки деловые и личные письма генерального директора без всякой идеи, если только не считать идеей знание языков.
— И это тоже идея в своем роде, нейти Баранаускас, но я сейчас имею в виду нечто другое: готовность пожертвовать собой ради общей идеи. Жизнь преисполнена красоты и богатства. Мы должны быть оптимистами и добрыми людьми, которые стараются подбодрить друг друга, забывая о себе. Наша компания продает антрацит, кокс, нефть, асфальт и горный воск. Но пытались ли вы, нейти Баранаускас, задуматься над вопросом: ради чего мы продаем все это? Возможно, вам подобная мысль и не приходила в голову, а поэтому я скажу вам: мы стремимся помогать человечеству. Жители Хельсинки умерли бы от холода, не будь в их распоряжении кокса для отопления домов, крыши протекали бы, не будь асфальта, а газеты перестали бы выходить, если бы мы не доставляли сырье для заводов, производящих типографскую краску. Итак, вы теперь видите, что наша благородная деятельность помогает человечеству добиваться лучших условий жизни, делает людей здоровыми и счастливыми. И вот именно это-то я и называю идеей, великой идеей, непреходящей идеей будущего. Нейти Баранаускас, мы — люди идеи, мы — патриоты, насквозь пропитанные благородной идеей гуманности, и мы строим государство всеобщего благосостояния, движимые исключительно альтруистической любовью к людям.
Вице-директор Сяхля принялся за новый чернильный карандаш и проглотил порошок аспирина. Он пытался говорить из глубин, как чревовещатель, но вдруг позабыл свою глубокомысленную роль и выплыл на поверхность с легкомысленным вопросом:
— У вас исключительно красивое платье, нейти Баранаускас. Вы привезли его из Нью-Йорка?
— Нет, я сшила его сама.
— Да неужели! В таком случае я все больше и больше восхищаюсь вами. Но, возвращаясь к предмету нашего разговора, я хотел бы услышать ваше мнение.
— Мое мнение! О чем?
Губы вице-директора задрожали. Он бросился наводить порядок на своем захламленном письменном столе, где за многие годы накопились десятки кило различных бумажек, огрызков карандашей, пуговиц, образцов товаров, обесцененных орденов, пробок от пивных бутылок, сапожных стелек, носовых платков, торговых справочников, вексельных бланков, почтовых марок, засохших цветов, визитных карточек и реклам, над всем этим господствовали три огромные папки: «Идейные лозунги для оживления покупательной активности», — а дальше еще груда всевозможного бумажного и металлического добра, которое могло бы заполнить карманы по крайней мере трехсот мальчишек. Я заметила, что вице-директор волнуется. Он что-то искал, то и дело принимаясь расчесывать свои жирные волосы и опять возобновляя поиски. Бедняга был похож на тряпичника, который роется на свалке, упорно веря, что там можно найти что-нибудь полезное. Он говорил сам с собою и сам отвечал на свои же вопросы. Он был талантливым бездельником. В лихорадочной суете и безделье проводил он все дни своей жизни. Но это как раз и был его способ добывать себе пропитание. Недаром его имя означает суетливый. Как говорили древние римляне, nomen est omen — имя знаменательно!
— Куда же могла запропаститься эта бумажка? — простонал он, воздев к небу искаженное мукой лицо.
— Какое-нибудь письмо? — спросила я осторожно.
— Нет, такая маленькая брошюра-листовка: «Десять заповедей идейного человека». Я хотел бы дать ее вам. В ней заключена глубочайшая мудрость жизни, в которой мы все нуждаемся. Ибо сущность всего есть идея. Я бы хотел услышать ваше мнение. Но, поскольку брошюры нигде нет, я сам продолжу то, о чем уже говорил. Итак, без идеи мы не можем жить. Те, кто добывает каменный уголь в недрах земных, делают это в силу великой идеи, а вовсе не ради заработка. Точно так же и те, кто продает этот уголь потребителям, делают это, вдохновляемые идеей, а не погоней за прибылью. Как служители великой идеи, мы все равны и все в равной степени достойны уважения.