Прекрасная толстушка. Книга 1
Шрифт:
— Но ведь известно, к чему ведут подобные предложения… — сказала проницательная Татьяна.
— К чему ведет шашлык? ~ пожал плечами Автандил. — Поел и забыл! А ему приятно, что он в такой приятной компании. Один шашлык есть не будешь…
— Ну, шашлык — это допустим, хотя и тут ничего не известно, а дорогие подарки типа золотого кольца? Ведь чем- то нужно за них расплачиваться?
— Не хочешь — не берешь, — сказал Автандил. — А предложить в уважительной и вежливой форме имеет право каждый.
— Неужели находятся такие, которые принимают подобные предложения? — брезгливо передернула плечами Татьяна.
— Иначе бы не предлагали, — сказал Автандил.
Так и проходили наши дни. У нас даже сложились определенные традиции. Каждый день утром мы шли на маленький, но очень кипучий базарчик и покупали там что-нибудь к обеду. Нас там уже все знали и здоровались, как с родными.
Разумеется, речь не шла о фруктах и овощах, которые мы брали в больших корзинах и жестяных тазах, уже с утра стоящих в беседке.
Когда Эка успевала их набирать — оставалось для нас загадкой. Мы, вопреки нашим московским привычкам, поднимались здесь очень рано, часов в семь, но к этому времени овощи и фрукты уже лежали грудами, источая фантастические запахи, и буквально на глазах теряли с румяных боков матовую дымку росы.
На базаре мы покупали мацони, потому что у Эки не было коровы. Мацони было в глиняных горшочках, прикрытых широким виноградным листом и обвязанных разноцветными нитками «мулине». Почему хозяйка пользовалась именно этими нитками, мы так и не поняли. У нее же мы покупали полюбившийся нам копченый сыр сулугуни и живых цыплят, которым Эка, нисколько не смущаясь, широким тесачком отрубала головы и с такой скоростью ощипывала и потрошила, что они даже не успевали остыть.
Крупное перо шло в отдельную корзинку, а мелкое перо и пух — в отдельную. Потом, после мытья особым способом и тщательной просушки, им набивались подушки.
Нам все это было в диковинку, и в чужих руках казалось таким легким делом, что мы поочередно за все брались и с позором бросали, так как у нас ничего не получалось.
Еще на рынке мы покупали рыбу. Оказывается, это тоже целая наука, и для этого Эка отправлялась с нами сама. Правда, от нашего дома до рынка было не больше трех минут ходьбы.
Когда мы приходили на рынок с Экой, ни один мужчина не смел открыто посмотреть в нашу сторону. Если такое и случалось, Эка обливала его такой оглушительной, визгливой бранью, что он старался молча и побыстрее скрыться с глаз ее долой. Ни о каких оправданиях или, не дай Бог, возражениях и речи не было. Стоило ему, болезному, хоть словечко промолвить в свою защиту, как на него набрасывалась вся женская половина базара, и ругань, многократно усиленная, подолгу висела над селом, словно пыль, поднятая возвращающимся с гор стадом овец.
Потом у толстого дяди Тиграна или у одного из его многочисленных внуков мы на выходе из базара покупали по порции замечательного шоколадного мороженого в конусных вафельных кулечках и несли продукты домой. Вернее, несли, конечно, не мы, а наши преданные и молчаливые телохранители. А мы в это время ели мороженое.
Иногда, когда продуктов было слишком много, Автандил нас отвозил домой на машине.
После этой приятной прогулки мы шли на пляж. Там нас уже ждали наши самые стойкие почитатели в черных рубашках. Мы даже не понимали, зачем они приходят, потому что надежды мы им не давали никакой и на все их самые соблазнительные предложения уже по нескольку раз ответили вежливым отказом. Но они с упорством грифов каждое утро занимали свои места. А может, они уже просто ходили на бесплатное зрелище. Ведь когда влюбленные зрители ходят по нескольку раз на фильм со своей любимой актрисой, они же не надеются на более близкое знакомство…
Со временем они довольно комфортабельно устроились около нашего излюбленного лежбища, натащив туда каких- то выброшенных морем ящиков и досок и даже соорудив что-то наподобие столика для нард и домино.
Так прошло пятнадцать дней из отпущенных нам двадцати.
На шестнадцатый день Автандил повез нас на базар на машине, потому что мы уже начали готовиться к отъезду и хотели купить с собой по два-три килограмма фундука, по банке горного меда с альпийских лугов и еще каких-нибудь экзотических южных гостинцев.
Мы особенно долго и придирчиво выбирали товар и относили его в машину. Автандил сказал, что он сам отвезет продукты домой, потом позвонит в Адлер, в стройуправление, где ему давно обещали какой-то дефицитный провод, и после этого сразу же придет к нам на пляж.
Мы купили у какого-то новенького внука дядюшки Тиграна по порции нашего любимого шоколадного мороженого и неторопливо направились на пляж…
Очнулись мы у себя в комнате, когда было уже темно…
Я открыла глаза и долго не могла понять, где я и что со мной. Страшно болела голова. Во рту было сухо и горько. Я прислушалась. Где-то недалеко в другом помещении я услышала женский голос и обрывки грузинской речи. Женскому голосу ответил басовитый мужской… Это же Григорий и Эка, с облегчением подумала я и вспомнила, что отдыхаю на Черном море, в селе Гантиади…
Совсем рядом раздался хриплый стон.
— Татьяна, это ты? — спросила я и сама не узнала собственный голос.
— Я-я… — просипела Татьяна.
— А который час?
— Не знаю…
— А почему?.. — Я замолчала, сама не зная, о чем я хочу спросить.
— Что почему? — спросила Татьяна.
За окном вдруг посветлело, а на потолок легли рваные тени от листвы. Я поняла, что зажгли свет в беседке.
Скосив глаза, я различила Татьяну на ее кровати, поверх легкого покрывала, которым мы пользовались вместо одеяла. Она лежала навзничь, вытянув руки вдоль туловища. На ней был ее любимый голубой сарафан, в котором она ходила на базар.
Протянув непослушную руку к изголовью, я нащупала выключатель маленькой настольной лампы, напоминающей грибок, и нажала на него. Поднесла левую руку к лицу и посмотрела на часы.
— Половина девятого, — сказала я.
— Чего? — спросила, не открывая глаз, Татьяна.
— Девятого.
— Утра или вечера? — еле выговаривая слова, простонала Татьяна.
— Вечера, — сказала я обиженно. — Утром в это время мы уже возвращаемся с базара…
— Подожди! — Татьяна подпрыгнула, резко села на кровати и со стоном схватилась за голову. — О-о-о, Господи, как же она болит… Мы ведь ходили на базар?