Прекрасная толстушка. Книга 1
Шрифт:
— Все они паразиты и сволочи! — с удовольствием повторила Зинаида. — О ком. вы?
— О Митечке прекрасном! — пояснила Татьяна.
— Больной человек! — авторитетно прокомментировала Зинаида. — Я его недавно видела около бильярдной в парке Горького… Одетый шикарно! Видать, опять в выигрыше…
— Да? — задумчиво переспросила Татьяна.
Я не обратила на это внимания. А зря. Через три дня Татьяна, запыхавшаяся, с вытаращенными глазами ввалилась ко мне, закрыла за собой дверь на цепочку и, тяжело дыша, плюхнулась на старое полукресло в прихожей, заваленное шарфами, косынками и авоськами, и протянула мне бумажный пакет, в которые в гастрономе отвешивают сахарный песок.
Что с тобой? Что это? — спросила я, обеспокоенная ее невменяемым состоянием.
— Обещай, что не будешь ругаться, — все еще не переведя дух, сказала она.
— Ничего я тебе обещать не буду, — строго сказала я, предчувствуя неладное.
— Я же для тебя, для дуры, старалась, — обиделась Татьяна и спрятана пакет за спину.
— Ну и чем ты еще меня облагодетельствовала? — подозрительно спросила я и принюхалась. От Татьяны явственно пахло спиртным.
Татьяна вдруг без всякого перехода зарыдала. Я, конечно, бросилась ее утешать, обнимать, гладить по головке и вытирать слезы и сопли первой подвернувшейся под руку косынкой.
— Ты думаешь, мне было легко? — сквозь рыдания еле выговорила Татьяна. — Я, может быть, его до сих пор люблю… А он это знает… — Рев ее усилился.
— Кого ты любишь? — Я никак не могла связать нашу досужую болтовню в Валентиновке три дня назад с теперешней ее истерикой.
— Д-дмитрия… — проревела Татьяна. — Он меня в постель тащил…
— Какого Дмитрия?
— Твоего…
Когда я откачала ее лошадиной дозой валерьянки, она наконец рассказала мне все…
Оказывается, после нашего разговора в беседке, услышав от Зинаиды, что Митечка опять франтит и, стало быть, в выигрыше, Татьяна сочла такое положение дел несправедливым и скрепя сердце направилась к нему. Тем более что считала себя виноватой в моей неудачной семейной жизни.
Митечка, как и следовало того ожидать, принял ее по- царски. Как известно, нет щедрее и великодушнее людей, чем игроки, когда они в большом выигрыше. Так же, как нет более ничтожных, жалких и лживых, когда они в долгом проигрыше.
Там были и цветы, и шампанское, и роскошный шоколадный набор, и икра, и коньяк. В общем, Митечка умеет поразить воображение, когда захочет…
Татьяна хотела прямо с порога выложить свои претензии, но Митечка не дал ей и рта раскрыть, усадил за стол и стал всячески обхаживать.
Татьяна от волнения пила шампанское целыми фужерами. Через час она уже не знала, как приступить к разговору. А тут еще он поставил пластинку и пригласил ее танцевать…
Он, очевидно, решил, что она пришла к нему не по какому-то делу, а просто так… А дело она просто выдумала, чтобы был повод…
Они немного потанцевали, и Татьяна совершенно недвусмысленно почувствовала, что Митечка не на шутку распалился. Больше того — страшно смущаясь, Татьяна призналась мне, что и сама не на шутку завелась и потеряла контроль над собой. Что опомнилась она, когда он в бешеном поцелуе подтащил ее к кровати и стал постепенно укладывать, не прекращая целовать. И тогда Татьяна, понимая, что еще секунда и все ее дело лопнет, собрала в кулак всю свою волю и выскользнула из-под него…
Впрочем, этот момент, судя по волнению, с которым она его рассказывала, не представляется мне окончательно проясненным, но мне не хотелось бы докапываться до истины. Мне, в общем-то, все равно, к Митечке я уже давно ничего, кроме чувства жалости, не испытывала, но для Татьяны это все по-прежнему важно.
По Татьяниной версии, она очухалась, привела себя в порядок, умылась и, вперив в него инквизиторский взгляд, выпалила фразу, которую готовила два дня:
— Дмитрий Владимирович, дела, как видно, идут у вас хорошо и в средствах вы стеснения не чувствуете?
— Да, да… — закивал головой бедный Митечка, — я понимаю, о чем вы говорите… Конечно, конечно… Я и сам собирался ей позвонить на той неделе, когда соберется нужная сумма, но пока вот возьмите то, что есть…
И с этими словами он лезет в верхний ящик письменного стола, где мы всегда с ним держали деньги, достает тот самый бумажный пакет из-под сахара и протягивает Татьяне. Та заглядывает в него, и ей чуть дурно не делается. Там лежат две пачки сотенных купюр в банковской упаковке.
— Вот, — бормочет Митечка, — это все, что я пока собрал… Передайте Марии Львовне, что мне еще много должны и обещали отдать на той неделе… Как только соберется вся сумма, я дам ей знать… Или вам, Танечка, если Маше неприятно меня видеть…
И тут, освободившись от этого щекотливого момента, он начал молоть какую-то лирическую чепуху и вспоминать былые школьные денечки, кафе-мороженое на Арбате и все такое прочее, хорошо известное по предыдущей истории. Но Татьяне уже было не до лирики. Ее мучил и пугал вопрос — откуда у меня такие деньжищи?
Пришлось ей все рассказать.
Она испугалась еще больше.
— А Дмитрий знает, откуда у тебя эти деньги?
— Конечно, нет. Надеюсь, ты ему об этом не расскажешь?
— Так сколько же здесь? — наморщила лоб Татьяна. От волнения она никак не могла сосчитать деньги.
— Двадцать две с половиной тысячи.
— Это же страшные деньги! — прошептала Татьяна. — И что же мы теперь будем делать?
— Поедем к морю! — неожиданно для самой себя сказала я.
— А если Алексей за ними придет?
— Он же мне их не на хранение дал, а для того чтобы я их тратила. И потом, я все равно с ними уже попрощалась… Как говорится, легко пришли — легко ушли.
Через три дня мы были на берегу Черного моря в абхазском селе Гантиади. Мы поселились у знакомых Зинаиды. Она отдыхала у них два сезона подряд. Это была дружная и очень гостеприимная грузинская семья, жившая в огромном двухэтажном доме. Вокруг всего второго этажа шла галерея, на которую вела резная деревянная лестница.