Прекрасное далеко
Шрифт:
— Я поняла многое, чем не стала бы гордиться. Я совершала ошибки, — говорю я, и мой голос становится сильнее, а пальцы вновь нащупывают кинжал. — Но я творила и добро тоже.
— Но ты все равно остаешься одна. Все усилия тщетны, ты по-прежнему стоишь в стороне, наблюдая за всем с другой стороны стекла. Боишься иметь то, чего тебе действительно хочется, потому что вдруг в конце концов и этого будет мало? Что, если ты получишь желаемое и все равно будешь чувствовать себя одинокой и отстраненной? Куда как лучше отдаться страстным желаниям. Тому, по чему ты тоскуешь. Избавиться
Она как будто бьет меня в самое сердце. Моя рука вздрагивает.
— Я… я…
— Джемма, ты не одна! — выдыхает Цирцея, и моя рука касается металла.
— Нет. Я не одна. Я такая же, как все, в этом глупом, кровавом, изумительном мире. Да, во мне есть изъяны. Но я полна надежд. И я — по-прежнему я.
Наконец я схватила его. Уверенно и крепко держу в руке.
— Я вижу тебя насквозь. Я вижу истину.
Я вскакиваю на ноги — и вдруг созданная деревом иллюзия Евгении ломается. Я вижу поле битвы, залитое кровью. Слышу звон стали о сталь, крики ненависти, страха, ощущаю первопричины схватки — могучую алчность, отчаяние, отвагу, безжалостное чувство правоты… и все это сливается в чудовищный рев, в котором тонут отдельные голоса, биение отдельных сердец, маленькие надежды…
— Неплохо сделано, Джемма, — говорит Евгения. — Ты и вправду очень сильна. Жаль только, что ты не проживешь достаточно долго для того, чтобы совершить побольше блистательных ошибок.
Я поднимаю кинжал.
— Верно. Лучше покончить со всем этим должным образом.
Многочисленные ветви дерева вытягиваются и стонут. Кора бурлит, на ней проявляются пожранные души. Я пытаюсь всмотреться сквозь них, но это не иллюзия. Все это до ужаса реально, и я падаю назад, потому что дерево становится еще выше и нависает надо мной.
— Джемма, действуй! — в агонии стонет Цирцея.
Я собираю всю до капельки магию, живущую во мне, и направляю ее в кинжал.
— Я освобождаю души, запертые здесь! Вы свободны!
Я закрываю глаза и пытаюсь вонзить кинжал в дерево. Но ветка выбивает его из руки. Я с ужасом вижу, как он падает. Дерево визжит и завывает, привлекая внимание всех до единого сражающихся.
— Ее кровь должна пролиться! — приказывает дерево.
— Джемма! — кричит Картик, и я слышу тревогу в его голосе.
Ко мне направляется Амар. Он пришпоривает коня, набирая скорость. Я высвобождаюсь из хватки дерева и спешу к кинжалу, он слишком далеко… Время замедляется. Шум битвы превращается в тихое гудение. И единственным звуком остается стук копыт, и его ритм тот же, что ритм биения крови у меня в ушах. Я вижу, как Картик мчится за своим братом, и в его взгляде — яростная решимость. А потом мир возвращается к обычной скорости.
Корни ловят меня. Я падаю на землю. Задыхаясь, я ползу к кинжалу, но Амар действует быстрее.
— Нет! — кричит Картик, и я чувствую острую боль в боку.
Я смотрю туда — и вижу, что в моем теле торчит кинжал, а кровь просачивается на белую блузку, и пятно становится все больше.
— Джемма! — отчаянно визжит Фелисити.
Я вижу, как она бежит ко мне, и рядом с ней — Энн.
Я дергаюсь вперед, и когда дотягиваюсь до дерева, с болезненным вскриком выдергиваю кинжал из своего бока.
— Я… освобождаю… все эти души… — повторяю я шепотом.
И вонзаю кинжал в ствол дерева. Оно вопит от боли, и души выскальзывают из-под коры, проталкиваются сквозь ветви, как горящие листья, а потом исчезают.
Веки у меня дрожат. Земля под ногами качается. Меня трясет все сильнее и сильнее. Я падаю в объятия дерева. И последнее, что я слышу — голос Картика, выкрикивающего мое имя.
Глава 69
Вокруг меня туман, густой и приветливый. Он целует горящую кожу, принося прохладу, он как нежные губы матери. Я ничего не вижу. Все точно так же, как в моих снах. Но только теперь сквозь серый туман прорезается желтое свечение. Что-то движется там. Свет исходит от фонаря, висящего на длинном шесте, а шест укреплен на барже, украшенной цветами лотоса. Явились Трое, и они пришли ко мне. Сзади, в тумане, я слышу знакомый голос: «Джемма, Джемма…» Он проникает в меня шелестящей мягкостью, и мне хочется вернуться к нему, но три женщины манят меня, и я иду им навстречу. Они двигаются медленно, словно с большим усилием. Я тоже замедляю движение. Ноги как будто при каждом шаге тонут в грязи, но я все же приближаюсь.
Я ступаю на палубу баржи. Женщины кивают мне. Самая старшая говорит:
— Твое время пришло. Ты должна сделать выбор.
Она раскрывает ладонь. На ней лежит гроздь пурпурных ягод, гораздо более темного оттенка, чем те, что ела Пиппа. Ягоды устроились в ладони женщины, яркие, как драгоценности.
— Съешь эти ягоды — и мы увезем тебя прочь отсюда, к славе. Откажись от них — и ты должна будешь вернуться к тому, что тебя ждет. Как только ты выберешь, пути назад не будет.
До меня доносится зов моих друзей, но они как будто далеко-далеко, а я словно бегу, бегу, но мне никогда их не догнать…
— Джемма…
Я поворачиваюсь — и вижу рядом с собой Цирцею. Она уже не такая серая, какой я видела ее недавно. Она выглядит точно так же, как в тот день, когда мы впервые встретились в школе Спенс, когда она была еще мисс Мур, моей любимой учительницей.
— Ты неплохо поработала, — говорит она.
— Вы ведь знали, что Евгения превратилась в дерево? — спрашиваю я.
— Да, — отвечает мисс Мур.
— И вы хотели спасти меня? — с надеждой произношу я.
Она грустно улыбается.
— Не стоит питать иллюзий, Джемма. Прежде всего я хотела спастись сама. Потом — завладеть силой. А ты стояла на далеком третьем месте.
— Но я все же стояла на третьем месте, — говорю я.
— Да, — кивает она с коротким смешком. — Ты была третьей.
— Спасибо, — говорю я. — Вы спасли меня.
— Нет. Ты сама себя спасла. Я только немножко помогла.
— И что теперь будет с вами? — спрашиваю я.
Она не отвечает.
— Она будет всегда блуждать здесь, в этом тумане, — объясняет старуха.