Прекрасное далеко
Шрифт:
— Что в них действительно удивительного, так это то, что на них нет этих чертовых корсетов, — хихикает Фелисити. — Ох, Джемма, давай поспешим! Я просто не в силах уже ждать!
Тропинка ведет нас через поле высокой пшеницы, мимо аккуратных рядов оливковых деревьев и грота, где раньше стояли руны Оракула. И вот наконец мы оказываемся в саду, который привыкли считать нашей территорией.
Как только мы ступаем на знакомую землю, Фелисити бегом бросается вперед.
— Пиппа! — кричит она. — Пиппа! Пиппа,
Она заглядывает кругом, за все деревья, за камни.
— Где же она?
Я не в силах признаться, о чем думаю, — наша дорогая подруга Пиппа навсегда потеряна для нас. Или она перешла наконец через реку в мир по другую сторону от нашего, или она связалась с тварями Зимних земель и стала нашим врагом.
Я жду, когда искра магии вспыхнет во мне, но — нет, ничего такого, что было в прошлом, не происходит. Я утратила навыки, похоже.
«Ладно. Начни с чего-нибудь простого, Джемма».
Я хватаю горсть листьев и сжимаю их в кулаке.
А потом закрываю глаза. Сердце начинает биться быстрее, потом меня вдруг охватывает жаром. Вся моя жизнь — весь опыт, все переживания, прошлое и настоящее — молнией проносится сквозь меня. Кровь наполняется чем-то новым. Губы расплываются в восторженной улыбке. И когда я открываю глаза, листья в ладони превращаются в рубины.
— Ха! Посмотрите! — кричу я.
Я швыряю драгоценности вверх, и они сыплются обратно красным дождем.
— Ох, как давно мы не играли с магией!
Энн тоже набирает пригоршню листьев и дует на них. Листья взлетают от ее дыхания и медленно опускаются к ногам. Она хмурится.
— Я хотела, чтобы они превратились в бабочек.
— Эй, дай-ка я попробую!
Фелисити хватает горсть листьев, но как она ни старается, они не превращаются ни во что.
— Почему я не могу их изменить? Что случилось с магией? И как же у тебя получились рубины, Джемма?
— Я просто захотела, и они появились, — отвечаю я.
— Джемма, а ты умна! Ты и правда привязала магию к себе! — говорит она со смесью благоговения и зависти. — Должно быть, теперь вся она до последней капли живет в тебе.
— Похоже, это действительно так, — говорю я, но сама не могу в это поверить.
Я поворачиваю руки ладонями вверх, потом ладонями вниз и смотрю на них так, как будто в первый раз вижу. Но это все те же самые обыкновенные веснушчатые руки, которые всегда у меня были… и тем не менее…
— Сделай что-нибудь еще! — приказывает Фелисити.
— Что, например? — спрашиваю я.
— Преврати вот это дерево в дракона…
— Только не в дракона! — испуганно перебивает ее Энн.
— Или преврати этот цветок в красивого джентльмена…
— Да, это мне нравится, — кивает Энн.
— Ох, честно, Джемма! В тебе ведь теперь целый Храм! Делай что вздумается!
— Хорошо.
У моих ног лежит небольшой камешек.
— Хм… я сейчас превращу его… ну, в…
— Сокола! — кричит Фелисити.
А Энн одновременно восклицает:
— В принца!
Я касаюсь камня и ощущаю, что мы с ним словно стали единым целым; я слилась с землей, стала ее частью. Что-то скользкое ударяется о мою ладонь с громким «ква!». Лягушка, вытаращив большие глаза, оглядывается вокруг, должно быть, потрясенная, что перестала быть камнем.
Энн морщится.
— Я-то надеялась на принца!
— Но ты можешь поцеловать лягушку! — предлагаю я, и Фелисити смеется.
Энн срывает маргаритку и по одному общипывает лепестки.
— Если ты собрала в себе всю силу, Джемма, что это означает для нас?
Смех Фелисити прерывается.
— Ты нам не оставила совсем ничего…
— Но как только мы заключим союз с другими племенами в сферах и ударим по рукам, мы разделим магию…
— Да, но на это могут уйти месяцы, — возражает Фелисити. — А прямо сейчас что?
Энн кладет на колени изуродованную маргаритку. Она не хочет смотреть на меня. Мгновение назад меня переполняла радость. А теперь я чувствую себя ужасно виноватой из-за того, что обладаю силой, а мои подруги — нет.
— Если я — Храм, со всей его магией, — запинаясь, говорю я, — тогда я должна суметь поделиться ею с вами, как делился с нами Храм.
— Я хочу попробовать, — тут же говорит Фелисити.
Она кладет ладонь мне на руку. Ее жадные пальцы греют сквозь рукав, и мне хочется стряхнуть их. Я ведь не знаю, что будет, если я передам часть магии Фелисити; не останется ли мне слишком мало? Не захватит ли она сама еще больше?
— Джемма? — произносит Фелисити.
В ее глазах горит такая надежда — я была бы последней дрянью, если бы отказала подругам.
— Дай мне руки, — говорю я.
Через секунду мы крепко держимся за руки. Я чувствую притяжение, почти изысканную боль. Как будто мы стали одним человеком. В моей голове звучат обрывки мыслей Фелисити. Свобода. Сила. Пиппа. «Пиппа» — самое сильное желание, и я ощущаю тоску Фелисити по утерянной подруге как глубокую рану. Мы разъединяем руки, и мне на мгновение приходится прислониться к дереву.
Фелисити широко улыбается.
— Я ее чувствую! Я ее чувствую!
Поверх ее ночной сорочки появляются сияющие доспехи. Волосы Фелисити свободно падают. В руке возникает лук. На другой сидит сокол.
— Ох, если бы все эти старые тетки видели меня сейчас!
Она начинает говорить важным, властным тоном:
— Боюсь, леди Рэмсботтом, что, если вы еще раз бросите на меня презрительный взгляд, мне придется велеть моему соколу сожрать вас!
Энн глядит с надеждой.
— Что ж, давай руки, — говорю я.