Прекрасное искупление
Шрифт:
Ангелус менял все, что ему хотелось изменить.
Один человек имеет право сделать это.
И один человек может изменить это обратно.
"Ангелиус?"
Он не ответил. Всматриваясь в книгу, он смотрел больше как зомби, чем труп.
Я старался не смотреть на него. Вместо этого я зажмурил глаза и вырвал страницу, так резко и с такой скорость, как только мог.
“Что ты делаешь? ” Aнгелиус казался в бешенстве, но я не открывал глаза. “Что ты сделал?”
Мои руки пылали огнем. Вырванная страницы пыталась высвободиться из моих рук, но я не намерен
Вырванная страница была в моих руках.
Я услышал звук разрывающегося воздуха, который напомнил мне об Инкубах, и частично был готов увидеть рядом с собой Джона Брида или Линка. Я открыл глаза.
Но я ошибся. Рядом со мной стоял Ангелус, он пытался оттолкнуть меня, вырывая мою рука вместе с зажатой в ней страницей.
Я схватил оплавленную свечу с пьедестала книги и поджег край страницы. она начала дымиться и пылать, Ангелиус гневно взвыл.
"Оставь ее! Ты не понимаешь, что делаешь! Ты можешь все разрушить!" - он бросился на меня, нанося удары руками и ногами, и почти сорвал с меня рубашку. Его ногти снова и снова впивались в мою кожу, но я не отпускал страницу.
Я не отпускал даже тогда, когда почувствовал, что огонь подобрался к моим пальцам.
Я не отпускал даже тогда, когда исписанная чернилами страница превратилась в пепел.
Я не отпускал даже тогда, когда Ангелус начал превращаться в пепел, словно он тоже был из пергамента.
Наконец, когда ветер унес останки Хранителя и его страницы в небытие, я уставился на свои обожженные, почерневшие руки.
"Мое возвращение."
Склонив голову, я уставился на тонкие пергаментные страницы книги. Я видел множество дат и имен, написанных разными почерками. Я пытался угадать, какие из них писал Ксавьер. Или что мог на этих страницах менять Авдий. Я надеялся, что они не были теми, кто изменил судьбу Итана Картера Уэйта.
Дрожа, я думал о своем тезке и боролся, подавляя желчь.
Это мог быть я.
В середине книги я нашел наши страницы.
Страница Итана Картера была прямо перед моей, две страницы четко написаны разными почерками.
Я просмотрел страницу Итана Картера, пока я не дошел до той части истории, которую уже знал. Это читалось, будто сценарий видения, которое я с Леной видел, история той ночи, когда он умер, а Женевьева использовала Книгу Лун, чтобы вернуть его. Ночь, с которой все началось.
Я уставился на край, где был переплет страниц. Я чуть не вырвал ее, но знал, что это не имеет никакого значения. Было слишком поздно для других Итанов.
Я был единственным, у кого все еще был шанс изменить его судьбу.
Наконец, я перевернул страницу и уставился на почерк Авдия.
Итан Лоусон Уэйт.
Я не читал свою страницу. Не мог рисковать. Я уже чувствовал притяжение книги к моим глазам, достаточно мощное, чтобы связать меня с моей страницей навсегда.
Я отвел взгляд. Я уже знал то, что произойдет в конце этого пересмотра.
Теперь я ее изменю.
Я вырывал свою страницу, края, отделенные от крепления,
На этот раз я пытался держать свечу как можно дальше от пергамента.
Я потянул, пока слова не начали исчезать, будто они были написаны невидимыми чернилами.
Я еще раз посмотрел на страницу, а она уже была пустой.
Я опустил ее в воду возле себя, наблюдая, как она падала в Молочные глубины, исчезая в бесконечной тени пропасти.
Моя страница исчезла.
И в эту секунду, я знал, что тоже исчезну.
Я уставился на кроссовки на своих ногах,
пока они не исчезли
и я тоже,
и это уже не имело значения ....
потому что
там
не было
ничего
подо
мной
теперь
и
теперь
не
меня
Крах Вселенной
Носки моих кроссовок нависли над белым металлическим краем, спящим городом в сотнях футов подо мной. Крохотные домики и крошечные автомобили выглядели как игрушки, и было легко представить, что они засыпаны блестками под елкой на остальной части Рождественского города моей матери.
Но они не были игрушками
Я знал, как это выглядит.
Ты никогда не забудешь увиденное напоследок прежде, чем умереть. Поверьте мне.
Я стоял на вершине водонапорной башни Саммервилля, белая краска растрескалась прожилками, распространяясь из-под моих кроссовок. Кривое черное сердце, нарисованное с помощью маркера "Sharpie", попалось мне на глаза.
Действительно ли это было возможно? Я действительно был дома?
Я не узнаю, пока не увижу ее.
Носки ее черной ортопедической обуви стояли в одну линию отлично с моими кроссовками.
Амма была одета в черное воскресное платье с разбросанными по нем крошечными фиалками, и широкополой черной шляпе. Ее белые перчатки держались за ручки лакированной сумочки.
Наши глаза встретились на долю секунды, и она улыбнулась мне - облегчение распространялось по всем ее чертам лица таким образом, что невозможно было описать. Она выглядела мирной, это слово я никогда не использовал, чтобы описать Амму.
Вот тогда я понял, что что-то не так. Вид не правильный, и ты не можешь остановить или изменить, или исправить.
Я потянулся к ней в тот же момент, когда она сошла с края в сине-черное небо.
"Амма!" Я потянулся к ней так, как я тянулся к Лене в своих снах, когда она падала. Но я не мог поймать Амму.
И она не упала.
Небо раскололось, словно Вселенную разорвали, или как кто-то, в конце-концов, проделал отверстие в нем. Амма повернулась лицом к нему, слезы текли по ее щекам, даже когда она мне улыбнулась.
Небо держало ее, как будто Амма была достойна стоять на нем, пока рука не появилась из центра разрыва и мигающей звезды. Эту руку я узнал. Это та рука, которая мне предложила свою ворону, чтобы я мог проникать из одного мира в другой.