Прекрасное видение
Шрифт:
Гришка не успел ответить: в прихожей грохнула дверь. Через минуту в кухню ввалились еще двое Бесов – близнецы Колька и Сережка. Увидев сидящего за столом старшего брата, они пожали плечами. Их кислые физиономии говорили сами за себя.
– Глухо.
– Да вы хорошо спрашивали-то? – Яшка помрачнел на глазах. Было видно, что на барахолку у него были особые надежды. – Не может быть, чтоб никто ничего не знал! Где-то же она ширево брала? У дяди лысого, что ли?
– Зуб даем, Васильич, – один из двойняшек виновато поскреб буйную шевелюру. – Всех обошли.
– И
– Да говорю ж тебе…
– «Говорю-говорю»… Завтра сам пойду. Толку от вас… – Яшка, насупившись, уставился в тарелку. Серега с Коляном, переглянувшись, сочли за лучшее промолчать. Тетя Маша расстроенно погладила старшего сына по плечу.
– Яшенька, да ты погоди переживать-то, найдется еще она… Катька! Катерина! Что там с борщом? Будешь ты этих уголовников кормить или нет?
«Уголовники» помалкивали, косясь на сумрачное лицо старшего брата. Все вместе они до смешного напоминали шайку разбойников, озабоченных настроением непредсказуемого атамана. Атмосферы не разрядили даже огромные тарелки с борщом, выставленные Катькой на стол. Мама-шеф, вздыхая, пошла в прихожую и притащила оттуда Василия Петровича, коего насильно усадила во главу стола:
– Поешь, Петрович, – потом будешь хоть до ночи молотком долбить. И так уже прозрачный стал!
Василий Петрович, которому за всю совместную жизнь в голову не приходило возразить супруге, послушно взялся за ложку. Он был похож на грустного шимпанзе. Морщинистое лицо выражало полную покорность судьбе.
Я сидела рядом с Катькой, прихлебывала восхитительно вкусный борщ и думала о том, что делать дальше. Операция «Фотографии» ничего не дала. На барахолке Ванду не видели. У Моралеса она не появлялась неделю, у Стеллы – и того больше. Осадчий уверяет, что ни в каких сводках имя Ванды не обнаружено. Через стол я посмотрела на Яшку. Он ответил тяжелым взглядом, отвернулся. Я понимала, о чем он думает. И отгородиться от этого было уже нельзя. Георгий Барсадзе. Только он.
В прихожей оглушительно хлопнула дверь. Взвизгнула вешалка от брошенной на нее куртки. Кто-то споткнулся о доски на полу, вполголоса выругался. Ломающийся мальчишеский басок посоветовал:
– Глаза разуй, чурка…
Бесы переглянулись.
– Владимир! – грозно провозгласила Мама-шеф. – Я тебя пустила на полчаса, а тебя нет три часа! Где картошка?
Вместо ответа раздалось разудалое насвистывание: «Не жди меня, мама», и на пороге кухни появилось юное растрепанное существо с улыбкой до ушей. Оно важно продефилировало по кухне, бросило за плиту авоську с картошкой, вытерло нос кулаком и полезло пальцами в сковородку.
– Ой, котлетка! Две!
– Руки помой, свинтус… – горестно сказала тетя Маша. – Ни одна тюрьма тебя не примет, честное слово. Кто там с тобой? Пусть за стол садится. Катька, наливай еще борща.
Вовка пальцем протолкнул котлету поглубже в рот и повернулся к старшему брату. Его веснушчатая рожица сияла.
– Васильич, я его привел!
– Это кого? – недоверчиво спросил
– Марата. – Вовку распирало от гордости. На двойняшек он покосился с невероятным презрением и жестом Цезаря указал в сторону прихожей: – Он Вандке ширню сплавлял! На нашей барахолке!
Несколько секунд кухня тети Маши напоминала немую сцену из «Ревизора». Катька застыла у плиты с открытым ртом, держа перед собой половник. На лицах двойняшек смущение мешалось с недоверием. Первым пришел в себя Яшка. Он покряхтел, усаживаясь посолиднее, отодвинул пустую тарелку и приказал:
– Зови.
Вовка метнулся в прихожую. Через минуту на кухню бочком вошел Марат Нигматулин, с которым мы вместе учились в школе.
– Здрасьте… – испуганно поздоровался он. Черные раскосые глаза скользнули по присутствующим, остановились на мне. – О, Лапкина, привет…
– Привет, – ответила я, но Марат уже не видел меня. Они с Яшкой с подозрением рассматривали друг друга. Наконец Бес встал. Он был выше Нигматулина на две головы. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего.
Марат прижался к стене. Сглотнув, прошептал:
– Бес, сукой буду, ничего не делал! Ничего, клянусь!
– Я тебя на барахолку пустил? – задумчиво спросил Яшка. – Я тебе, падла кривоногая, льготу по знакомству дал? Я своим сказал, чтобы к тебе не вязались? Да или нет? ДА, я спрашиваю, или НЕТ?!
– Бес, все помню! По гроб жизни…
– Гроб ты у меня щас получишь. – Яшка взглянул на подпрыгивающего за спиной Марата Вовку. Тот строил старшему брату какие-то многозначительные рожи. Яшка, пронаблюдав с минуту за этой пантомимой, шагнул назад.
– Ладно, не бзди. Садись.
Мелкобесовы потеснились, образовалась свободная табуретка. Однако Марат, прилипнув к стене, не трогался с места. Вовке пришлось подтолкнуть его в спину:
– Садись, если зовут, редиска.
Марат кулем плюхнулся на табуретку рядом со мной. Яшка дал ему минуту, чтобы прийти в себя. Затем предупредил:
– Будешь врать – по стене размажу.
– Бес!!! – последовал гулкий удар кулаком в грудь. Марат набрал воздуху для великой клятвы, но Яшка отмахнулся:
– Не мельтеши. Когда ты ее видел?
– Анд… Андрееву? – Марат шумно перевел дыхание, посоображал, явно решил, что при бабах и собственной матери Бес крови не захочет, и заговорил почти спокойно: – Неделю назад… Нет – больше. Прям перед выходным.
– Где встретились?
– Да на барахолке же…
– Она к тебе пришла? – сощурился Яшка.
– Да воли не видать – не ко мне! – снова заволновался Марат. – Случайно столкнулись. Я ее не узнал даже! Лет десять ведь не виделись! А она здоровается, улыбается, как дела, спрашивает… Понемножку, говорю, крутимся, вертимся… Что сидел – не стал рассказывать, наврал, что в армии служил. Палатку, говорю, держим, с корешами на долях. Она даже зашла, взглянула. Понравилось вроде… Мы харчами торгуем вроде как, по оптовым почти, я ей собирался даже ящик макарон толкнуть по льготной…
Яшка помолчал, что-то прикидывая.