Прекрасное видение
Шрифт:
– Монастырь! Монасты-ырь! – вдруг раздался ликующий вопль из угла. Шизофина смолкла на полуслове с открытым ртом. Все повернулись к Катьке, чья сияющая физиономия выглядывала из-за папок.
– Что с тобой, Мелкобесова? – оторопело спросила Шизофина. – Какой еще монастырь?
– Ново-Спиридоньевский! – радостно оповестила Катька и уставилась на меня. – Нинка, сечешь? Записка! Вандкина записка! Шизофина… ой, Жозефина Петровна, извините, ради бога, это мы о своем, не по делу…
– Другого места не могли найти?! – рассвирепела завотделом. – Цирк вам тут или чего? Дождетесь – без премии оставлю! Совсем пораспускались!
Но
Вечером того же дня мы сидели на кухне Мелкобесовых. За окном сплошной стеной падал снег. Катька лепила пельмени – белыми комочками на длинных деревянных досках уже был уставлен весь подоконник. Мы с Яшкой пристроились на другом конце стола. Бес был мрачен, дожевывал голубец и делал вид, что засыпает. У меня на коленях лежала Вандина книга. Я вполголоса читала:
– «Ново-Спиридоньевский монастырь, бесспорно, является старейшим в Москве. Во времена правления московских князей он представлял собой центр обороны южных границ города. Ему неоднократно приходилось выдерживать нападения татарских орд и, позже, польско-литовских войск. Впечатляющим был его архитектурный ансамбль – четыре храма, собор Рождества Богородицы, западная стена и колокольня…»
– Ну хватит, – довольно невежливо прервал меня Яшка. – Каждый день мимо всего этого на работу бегаете. Клуши несчастные, нет бы сразу додуматься! Не пришлось бы Гришку по всей Новослободке гонять.
– Сам-то хорош! – огрызнулась Катька. Я пихнула ее под столом ногой. Яшка вытащил из моей пачки сигарету, сунул в рот. Его насупленная физиономия выразила глубокую работу мысли.
Ново-Спиридоньевский монастырь был такой же достопримечательностью нашего района, как барахолка, налоговая инспекция и кинотеатр «Аврора». Еще в детстве мы бегали к его сохранившейся стене, описанной в книге как выдающийся памятник древнерусского зодчества, кататься на санках. Глубокий ров, выкопанный средневековыми монахами, не был завален даже в советское время, и по его склонам летала на салазках, досках, «ледянках» и попросту на мягких местах вся районная детвора. В самом монастыре тогда располагалась плодово-овощная база.
Лет десять назад, когда оказалось, что бог есть, и вся страна дружно уверовала, в монастыре начались перемены. Городские власти спохватились, вспомнили про уникальный архитектурный ансамбль и древность многовековой постройки и дали средства на реконструкцию монастыря. К настоящему дню были восстановлены две башни из семи, часть колокольни, а также церковь, в которую немедленно начали стекаться старухи. Сам монастырь как таковой еще не действовал, но на окрестных улицах уже начали появляться духовные лица в нестираных рясах с увязанными в хвостик волосами. Народ, не привыкший к такому зрелищу, реагировал подозрительно. В частности, Яшку Беса безмерно раздражали бродящие по барахолке попы, которым «не пойми чего надо, и как с ними базарить, не знаешь». Совсем недавно при монастыре открылся приют для беспризорников, и теперь на улицах можно было наблюдать чинные колонны пацанят, возглавляемых чернорясым предводителем. Беспризорники были перемазаны зеленкой, вид имели неблагообразный
– Спрашивается – что ей там было делать? – Яшка выплюнул незажженную сигарету, встал, прошелся по кухне. – Попам фламенко танцевать?
– Яшенька, но мы же ничего еще не знаем… Вот сходим, разберемся…
– Разберутся они… – не оборачиваясь, зло сказал Яшка. – Вторая неделя пошла. Человека нет, а у них все ни концов, ни кольцов… полна жопа огурцов. Шерлоки Холмсы долбаные.
– Хорошо, ты что предлагаешь? – вскинулась Катька. – Другие варианты имеются? Нет?! Вот и пойдешь завтра с Нинкой на разведку. Мне эта зараза Шизофина отгула не дала.
Это было правдой. После внезапно снизошедшего на Катьку озарения мы кое-как досидели до конца совещания и помчались к шефине выпрашивать отгулы. В ответ на нашу просьбу Шизофина вполне резонно заявила, что отсутствие в отделе сразу трех инспекторов (Ванда числилась на больничном) вызовет естественное недовольство плательщиков и руководства. В итоге два свободных дня получила только я.
– Я – в монастырь? – испугался Яшка. – Ну еще чего… Как я с ними разговаривать буду?
– Я сама со всеми поговорю, – преувеличенно бодро заверила я. – А ты будешь моя охрана. Мало ли что… Все-таки монахи…
– Пыльным мешком стукнутые они все, – убежденно сказал Бес. – Если у мужика с башкой и с хреном все в порядке – он разве в монастырь попрется?
Я молчала. На то, чтобы спорить с Яшкой, уже не было сил. День был ужасным, настроение – отвратительным, и не было никакой надежды на то, что завтра в монастыре мы узнаем что-то новое. Вдобавок еще предстояло объясняться дома с бабулей по поводу так и не устроившейся личной жизни с Осадчим. Вывод из всего этого я сделала неожиданный:
– Вот что, Яшка, не смей меня завтра спозаранку будить. У меня отгулы не каждый день. До одиннадцати даже не суйся.
– Чертовы бабы, только бы дрыхнуть, – выругался Бес. Вытащил из хлебницы кусок «Бородинского», шлепнул на него еще один голубец и, не удостоив нас с Катькой прощальным взглядом, пошел спать. Мы остались вдвоем.
– Господи, правда дурдом, – задумчиво сказала Катька. Положив на доску последний обсыпанный мукой пельмень, подперла щеку кулаком. – А что, если бы она не пропала? Мы бы так и не знали ничего.
– Может, и хорошо, что не знали. – Я смотрела на серый квадрат фонарного света, отпечатавшийся на полу. – Как там Бес говорит? «Много будешь знать – плохо будешь спать».
– Ну и какие мы ей подруги тогда? – буркнула Катька. – Жила сама по себе, ездила где-то, с двумя мужиками сразу спала, книжки толстые зачем-то читала… А мы ей и ни к чему были. Нам ничего рассказывать не обязательно. Эх, знала бы – в жизни бы этой воображале на Бесов не жаловалась!
– Но ведь жаловалась же… И я жаловалась. Когда мы с Осадчим разводились, я вообще у нее, считай, поселилась – помнишь? И ревела каждую ночь, как дура. А она меня успокаивала.
– Ну да. А сама потихоньку с ума сходила. И с чего?! Танцевать не могла! – Катька встала, подняла руки вверх, изображая позу фламенко, бухнула тапочкой об пол: – Ие-ех! – и, не удержав равновесия, шлепнулась обратно на табуретку. – Ну и что в этом такого? Что так психовать? Подумаешь… И из-за этого лучшим подругам про свои несчастья не рассказать?!