Прекрасное видение
Шрифт:
– Да. И варежки, и шарфы, и даже жилетки. По-моему, очень красивые. – Миша снял очки, улыбнулся. – У наших мальчиков мало хорошей одежды. А она еще делала все разные, ни разу не повторилась. Вязала, когда сидела у меня в комнате.
– Но зачем?
– Я же говорил… – Миша замялся. – Ванда была очень странная. Мы с ней часто разговаривали об иконах, о православии, о живописи. Ванде, кажется, было очень интересно, но она была уверена, что для меня эти разговоры – только напрасная трата времени. Переспорить ее было невозможно! И вот, чтобы это время… ну, не совсем зря пропадало… Конечно, это было совсем не нужно. То есть нужно мальчишкам, приюту, но не
– Нет. Правда, нет. До завтра, Мишенька.
Я сглотнула горький комок в горле и побежала вслед за галдящей ватагой Бесов.
Дома я была в пять часов. Бабушки не было – по средам Софья Павловна вела в школе литературный кружок. Я поставила чайник, вытащила из буфета пакет с бубликами. Вяло подумала, что надо бы позвонить Катьке. Потом вспомнила о том, что по дороге домой успела поплакать, пошла в ванную, умылась. Не переодеваясь и не зажигая света, села на кухне – пить чай и думать. За окном все гуще сыпал снег.
Зазвонил телефон. Я нехотя взяла трубку.
– Слушаю вас.
– Добрый вечер, Нина, – послышался знакомый медленный голос. – Извините, что беспокою вас. Удалось что-нибудь узнать?
– Да. – Я помолчала, не зная, с чего начать. Из трубки слышалось тяжелое дыхание Барса.
– Нина, это серьезно? – Его голос звучал еще ниже, чем обычно, в нем заметно усилился акцент. – Может, не стоит говорить по телефону?
Он был прав. Но при мысли о том, что сейчас придется ехать в «Колхиду», мне чуть не стало дурно. Дернул же черт взять трубку!
– Машина будет через полчаса, – сообщил Барсадзе и, прежде чем я успела возразить, отключился. Я с тоской взглянула на недоеденный бублик, отнесла кружку в раковину и пошла собираться.
Внизу, у подъезда, дожидалась знакомая «БМВ».
– Добрый вечер, уважаемая, – мальчишка-водитель распахнул передо мной дверцу. Я села, машина тронулась с места.
Довольно быстро я поняла, что мы едем не в «Колхиду». За окном замелькали новостройки соседнего района. Забыв правила настоящих леди, я пристала с вопросами к водителю, но тот только улыбался и качал курчавой головой. Всерьез испугавшись, я уже начала подумывать о том, как выскочить из машины на полном ходу. К счастью, через несколько минут «БМВ» свернула с трассы в какой-то двор и остановилась перед подъездом обычной кирпичной пятиэтажки. Я вышла, исполненная достоинства и негодования. Впрочем, на шофера мой гневный вид не произвел никакого впечатления. Он, насвистывая, запер машину, открыл дверь подъезда и с самым почтительным видом пропустил меня внутрь.
– Лифта нет, уважаемая. Надо пешком. Если хотите – донесу на руках.
От этой сомнительной перспективы я отказалась и, пыхтя и кипя, как самовар, начала подниматься по лестнице. Мальчишка шел сзади. На площадке четвертого этажа он позвонил в одну из квартир, нахально улыбнулся мне и запрыгал по ступенькам вниз.
Дверь открыл Барсадзе.
– Здравствуйте. Проходите, пожалуйста.
Войдя, я с недоумением огляделась. Это была самая обычная хрущевская квартира с тесным коридором, смежными комнатами и, кажется, совмещенным санузлом. Лампочка
– На улице такой сильный снег?
– Георгий Зурабович, – резко сказала я, – зачем меня привезли сюда? Что это за квартира? Вы должны были хотя бы предупредить…
Секунду он удивленно смотрел на меня. Затем, что-то сообразив, улыбнулся:
– Извините меня, Нина. Да… конечно, должен был. Как-то не пришло в голову. Я уже говорил – вам незачем бояться. Здесь я жил с Вандой.
– Здесь?! – вырвалось у меня. Я тут же вспомнила огромный трехэтажный особняк Барсадзе за городом. Фотографию этого смахивающего на луарский замок сооружения как-то показывал мне Осадчий.
Барс, кажется, догадался, о чем я думаю.
– Я много раз предлагал ей жить там, в Солнцеве. Ее бы возили на работу и всюду, куда бы ей хотелось. Но она отказывалась. Почему-то ей не нравилось там. Говорила – как в Пушкинском музее, только старух по углам нет… Я не спорил.
«Попробовал бы», – неприязненно подумала я, проходя вслед за Барсом в комнату. Там тоже стояла полутьма, которая немного рассеивалась светом торшера у стены. Я села в кресло, осмотрелась.
Комната выглядела так, словно Ванда ушла отсюда час назад. На покрытом старой бархатной скатертью столе лежали ее книги, на стене висела афиша ансамбля «Эстрелла», где Ванда была одна, без Тони. Рядом с ней красовался рисунок акварелью – ночной средневековый город, луна и на переднем плане – самозабвенно целующаяся пара. Белая надпись внизу рисунка гласила: «Sevilia – corasson de flamenco». В углу, у шкафа, стояли две пары туфель. Одну из них я узнала – это были рабочие туфли Ванды для танца. За дверью висела гроздь оборок, алых кружев и блесток – концертный костюм. Что он здесь делал?
– Ванда танцевала иногда, – пояснил севший напротив Барс. – Когда я просил. В этом она никогда не отказывала. Правда, говорила, что это непрофессионально… Что в сто раз хуже, чем она могла раньше. Но я не понимал, почему хуже. Это было… самое красивое, что я видел в жизни.
На подоконнике стояла открытая бутылка вина. В свете торшера было заметно, что в ней почти ничего не осталось. Теперь стало понятно, почему голос Барса показался мне странным.
Барсадзе, проследив за моим взглядом, поднял обе ладони:
– Не подумайте ничего, Нина…
– Вы пьяны, – сурово сказала я.
– Я? – искренне удивился он. – От такой бутылки мой младший сын не будет пьяным. Если бы был хоть ящик – тогда бы я вас, конечно, не пригласил.
Похоже, он не врал. И все же, несмотря на относительную трезвость районного мафиози, мне не хотелось надолго задерживаться здесь. Я собралась с мыслями и как можно связнее изложила Барсу все, что мы узнали в монастыре. Он слушал, как обычно – не перебивая, не задавая вопросов. Терпеливо ждал, когда я прервалась на минуту, чтобы закурить. Лицо его пряталось в тени.
Когда я закончила, Барс тяжело поднялся. Прошелся по комнате, остановился у стены, полностью заслонив торшер, и огромная тень протянулась по полу к моим ногам.
– Я не знаю, что делать, Георгий Зурабович, – сказала я ему в спину. – Этот мальчик, Миша, сказал, что могут быть замешаны очень большие деньги. Ведь Ванда… Она же могла впутаться во что угодно. И никто ничего не знал. Я боюсь.
– Я тоже боюсь, – не сразу отозвался он. – Дело в том, что… В тот раз я не сказал вам всего. Вернее, я сам еще не знал. Заметил только сегодня и… очень испугался.