Прекрасное видение
Шрифт:
– Здесь. Кричи.
– А чего я-то сразу? – неожиданно отказался Яшка. – Я на днях с мужиками на барахолке ругался, весь голос сел. Давай ты ори.
Я набрала в грудь ледяного воздуха.
– Анна Казимировна! Анна Казимировна-а-а!
Дом безмолвствовал. Не шевелились даже занавески на окнах. После нескольких позывных я беспомощно повернулась к Бесу:
– Яшка, ну что делать? Нет там никого! Может, к соседям сход…
– Иди сюда, – вдруг странным голосом сказал Яшка, глядя через мое плечо. Я обернулась было, но Бес схватил меня за руку и рывком отбросил себе за спину.
Посмотреть было на что. Из приоткрывшейся двери дома было выставлено дуло ружья. В полной тишине мы разглядывали его.
Первым опомнился Яшка.
– Эй, в чем дело-то? Кто там пушкой машет? Бабка где? Выходи, побазарим по-хорошему, на авторитете!
Дверь открылась пошире. Вслед за ружьем на крыльце появилась высокая старуха. Она была без платка, седые, довольно густые волосы были уложены на затылке. Лицо напоминало печеное яблоко, но с него на ошарашенного Беса смотрели ясные светлые глаза.
– Чего надо? – недружелюбно спросила старуха, поднимая ружье. – Прочь подите. Стрелю.
– Анна Казимировна… – подался вперед Миша. – Не бойтесь. Мы…
– Я, хлопец, и не боюсь, – спокойно сказала бабка. – Давай назад. И руки подними.
– Да что ж это такое! – лопнуло терпение у Беса, и он, отпихнув Мишу, шагнул вперед. Старуха вскинула ружье. От грянувшего выстрела с ветвей дуба взметнулась стая ворон, которые скрипуче заорали на всю деревню. И тут уже руки подняли все – и Бес, и Миша, и я, и даже сидящий в сугробе Вовка.
Полчаса спустя мы сидели в залитой светом горнице. От недавно побеленной печи шло тепло, солнечные пятна плясали на выскобленном полу. На пестром половичке жмурился толстый, наглый котяра. Пахло сухими травами, пучки которых были развешаны по стенам между старыми фотографиями, вырезанными из журналов картинками и афишами Ванды, которых я насчитала целых три. Одна из них, на которой Ванда была вместе с Тони, была наклеена над дряхлым телевизором, покрытым кружевной салфеткой. В углу висела погасшая лампада. На месте иконы темнело пятно.
– И чего я, дура, ей рассказала… И зачем только наболтала… – всхлипывала Анна Казимировна, сидя с нами за столом. – Нет бы промолчать, старой ведьме… Куда она кинулась, моя касаточка? Где она только искать будет это ворье бесстыжее…
– Когда это случилось? – спросил Миша.
– Сразу после Сретенья. Недели две как. – Старуха шумно высморкалась в огромный платок, нахмурилась, вспоминая. Я, не скрывая любопытства, разглядывала ее. Прабабке Ванды было около ста, но даже сейчас было заметно, как необыкновенно хороша она была в молодости. Огромные серые глаза не поблекли, оставаясь ясными и чуть насмешливыми. Почти не поредевшие волосы были заплетены в несколько кос, уложенных замысловатыми «бубликами» на затылке. Ни у одной из наших старух я не видела такой прически. На изрезанном морщинами лице выделялись высокие скулы. Что и говорить, Марсианка была потрясающе похожа на свою прабабку.
– Уже вечер стоял. Я баню топила, воды нанесла туда, иду домой за исподним, смотрю – тени
– Цыганская морда, говорите? – заинтересовался Яшка. – Это цыгане были?
– А кто их знает… – с сердцем сказала старуха. – Цыгане тут в трех верстах живут, весной ездят пашут, боронят. Допреж вроде бы ничего не крали. Но рожу его я видала где-то. Вот с места мне не сойти – видала.
– Где? – Бес даже изменился в лице. – Знаете, кто это был? Узнать сумеете?
Бабка с сожалением взглянула на него:
– Да в уме ты, хлопец? Где же тут узнать, голова-то не варит. Всю ночь с боку на бок проворочалась, вспоминала, мучилась… Нет. Не помню, хоть режь. А через день Ванда приезжает. Сразу взглянула в угол: «Где?!» А я… Нет бы промолчать… – Анна Казимировна тихо заплакала, уткнувшись в сухие кулачки. Я с готовностью вытащила из сумки валокордин, но она не глядя отмахнулась…
– Ой, что с этого… Хлопец, ты вот что… Шкафик тот открой. Что найдешь – неси сюда.
Яшка, к которому она обратилась, без возражений отошел в глубь комнаты, к древнему шкафчику с резными дверцами. Анна Казимировна проводила его глазами:
– А сестра его что же не с вами?
– Катька? – удивилась я. – А вы ее знаете?
– Ванда рассказывала. И про них, и про тебя. И про него тоже. – Старуха взглянула на смутившегося Мишу. – И про кавалеров своих двух. Сто раз я ей говорила – не мучь своего татарина, будь с им, ничего, что в годах, седина бобра не портит…
– Он грузин, – машинально поправила я.
– Один леший, – отмахнулась бабка. – Ехала бы с ним в свою Испанью и жила бы на радость. Говорю: «Поезжай», а она смеется: «Как же ты тут без меня?» Оно и верно, конечно… Кроме нее, кто ко мне сюда поедет? Ну мне-то чего, мне, может, год-два землю топтать осталось, я свое пожила. Что же ей, из-за меня, сморчка древнего, век тут сидеть? Ух! Так бы этого ее испанца и придушила! Своими бы руками!
Я молчала, не веря своим ушам. Значит, вот кому Ванда рассказывала все.
– Но как же, Анна Казимировна… Барс… Грузин Вандин – он же женатый!
Старуха посмотрела на меня с насмешливым интересом. Собралась было что-то сказать, но в это время к столу вернулся Яшка с початой бутылкой водки.
– Там, в шкафу, больше ничего нет.
– А ничего больше и не нужно. – Анна Казимировна торжественно водрузила бутылку на стол. – Ниночка, там на полке – стакашки. Неси сюда.
Я пошла за стаканами, твердо решив ничему больше не удивляться. Водку разлили, мы с Мишей отказались было, но старуха строго сказала: «Для здоровья!» – и пришлось пригубить. «По второй» выпили только Анна Казимировна и Яшка. Затем Бес вытащил сигареты. Я свирепо взглянула на него. Яшка, спохватившись, спросил: