Прекрасное видение
Шрифт:
– Стелла Эрнандовна… – я наконец решилась задать вопрос, который мучил меня со дня первой встречи с Суарес в Доме культуры. – Почему она обманывала нас? Почему она говорила, что продолжает танцевать? Ведь она же всерьез собиралась на концерты, брала костюм, туфли… И шла… в монастырь. Или ехала к Барсадзе. Или просто гуляла где-то. И ведь не месяц, не два, а шесть лет! Для чего она это выдумывала?
– А что ей было говорить?! – вдруг взорвалась Стелла, хлопнув ладонью по столу. Стаканы жалобно звенькнули. – Что ей было говорить? Что она в монастыре варежки вяжет?! Что мамаша сумасшедшая ей всю кровь отравила своим нытьем? Что этот мерзавец с нее героин требует?! Что в инспекции на нее из-за дурацких бумажек орут?! Ведь Ванда
Меня невольно передернуло. Я вспомнила серое запрокинутое лицо Ванды в тот день, когда я ворвалась к ней без звонка. Стелла ожесточенно продолжала:
– Знаете, как она вашу налоговую инспекцию называла? «Газовая камера»! Сунулась туда, ненормальная девчонка, думала клин клином выбить… Господи, да я бы там в первый же день с ума сошла! Разве Ванде там место? Разве ей можно было НЕ ТАНЦЕВАТЬ? Она выдумывала себе эти концерты, потому ей без них – конец! Пусть хоть иллюзия. Она байлаора, пойми, была и осталась! Она не может жить без фламенко. Это… это тоже наркотик. Это судьба.
– Стелла Эрнандовна, а Испания? – робко спросила я. – Ведь она могла бы уехать? Барс говорил, что он может…
– Это было бы самое лучшее, – отрывисто бросила Стелла. – На профессиональную сцену Ванде, конечно, путь заказан, а в ресторан или кабаре в Андалузии – пожалуйста. Я позвонила бы друзьям, родственникам. Они бы помогли. Ванда же замечательно танцует, говорит по-испански, знает людей. Были бы только деньги на первое время… Так на то и грузин… Но ведь не ехала, проклятая девчонка! Видите ли, Антонио! Видите ли, пропадет без нее! Проклятый бандит, скотина, мерзавец, ненавижу эту сволочь!
Голос Стеллы сорвался. Она уронила сигарету в стакан с остывшим чаем, схватилась за голову и зарыдала в голос.
Через час Суарес уехала. Я стояла у окна, смотрела на то, как фигура в развевающемся черном пальто пересекает двор и ныряет в заметенную снегом «Ауди». Желтый сполох фар полоснул по стене дома. Машина снялась с места и исчезла.
Мы сели на электричку у Киевского вокзала в девять часов утра. Состав экспедиции разросся до четырех человек: на вокзале к нам с Бесом присоединился Миша, а когда электричка тронулась, я с ужасом увидела стоящего в проходе вагона младшего из братьев Мелкобесовых. Вовка был, по обыкновению, в радужном настроении, послал мне воздушный поцелуй и с некоторым опасением посмотрел на поднимающегося со скамейки старшего брата.
– Ё-моё, ты что здесь делаешь? – грозно вопросил Бес. – По шее навалять? Совсем от рук поотбивались!
– Не психуй, Васильич, – сказал Вовка, поспешно отступая к проходу. – Мы с братанами вчера потолковали и решили, что хватит тебе одному мотаться. Так крыша съехать может – от избытка чуйств.
– От чего?! Стратеги сраные, потолковали они! Что, кроме тебя, не нашлось никого?
– Нет, вы слышали? – возмущенно заорал Вовка. – А кого еще? У Сереги с Коляном сегодня стрелка с суреновскими чижиками, с утра поехали. А Гришка к своей стриптизерке еще вчера умотал. Между прочим, пятьдесят баксов у меня занял и хрен отдаст теперь. Как приедем, Васильич, скажи ему…
– Ничего не буду говорить! Нашел, кому давать! Сами разбирайтесь.
Яшка сел на место. Остывая, спросил:
– Мать знает, где ты?
– Как где? – удивился Вовка. – В школе. Контрольную по физике пишу.
Миша беззвучно смеялся, отвернувшись к замерзшему окну. Редкие утренние пассажиры с интересом наблюдали за семейной сценой. Я подвинулась.
– Вовка,
– Хоть один нормальный человек нашелся, – с удовлетворением сказал Вовка, садясь рядом. – Давай.
Сжевав ватрушку, юноша сходил в тамбур покурить, потом пристроился у меня под боком, сладко потянул носом и заснул. Миша некоторое время неуклюже пытался завязать беседу с Яшкой, но Бес был не расположен к разговорам и заявил об этом с присущей ему прямотой. Миша вздохнул, пожал плечами и вытащил из сумки толстую растрепанную книгу. Я же занялась неблагодарным занятием: суммированием тех скудных сведений, которые имелись у меня о Вандиной прабабке.
Итак, Анна Казимировна. Не то полька, не то украинка, во время Гражданской войны вышедшая замуж за красного командира и прибывшая с ним в Россию. Место проживания – деревня Вязичи, богом забытое местечко среди бесконечных лесов. Вчера мы с величайшим трудом отыскали эту деревню на карте области и определили станцию и направление, в котором следовало ехать. Весь вечер я тщательно вспоминала редкие рассказы Ванды о деревне: дом ее прабабки еще нужно было как-то узнать. Кажется, наша Марсианка упоминала сирень под окнами, старый дуб у забора, который видел еще царя Гороха, и колодец-журавель во дворе. Этот самый колодец должен был служить главным ориентиром наших поисков, поскольку Бес честно заявил, что не сможет отличить дуб от клена даже летом. В моей сумке был заготовлен нашатырь и таблетки – на тот случай, если придется откачивать старушку.
«Следующая станция – Запрудное…» – объявил механический голос. Я толкнула локтем спящего Вовку. Бес бесцеремонно поддал снизу ладонью Мишину книгу.
– Приехали, профессор, протри зенки. Ну, много ума набрался?
– Да не нервничай ты так, – сказал на это Миша.
Яшка свирепо посмотрел на него, но промолчал. Вчетвером мы вышли из вагона на пустую платформу. Кроме нас, на станции Запрудное не сошло ни одного человека.
Яшка действовал решительно: смотался к станционному домику, минуты три побухал кулаками в запертую дверь, извлек на свет яркого февральского солнца заспанную бабу в валенках на босу ногу и довольно быстро вытряхнул из нее инструкцию по обнаружению деревни Вязичи.
– А вот прямотки за лесочком, вярсты три тропкой по-над овражком, мимо Запрудного… А ктой у тябя там будет, сыночка?
Последний вопрос «сыночка» хамски проигнорировал; увязая в снегу, вернулся к нам и махнул рукой на едва заметную, протоптанную в сугробах тропку.
– Через час дотопаем.
«Дотопали» мы через полтора часа, успев основательно замерзнуть. Единственным удовольствием в пути был вид зимнего леса, сверкающего под солнцем. Холмы снега отливали розовым, елки стояли в высоких шапках, заиндевелые березы казались сказочными. По белой поляне петляла цепочка следов. «Зайчик!» – обрадовалась я. «Ворона…» – буркнул Бес. Скрип снега под нашими ногами разносился на весь лес. Рыжая белка метнулась по сугробам совсем рядом. В ужасе замерла в двух шагах от меня – я увидела острую мордочку с черными блестящими глазами, дрожащий хвостик-облачко. Вовка пронзительно свистнул, белка кинулась в сторону и за долю секунды вознеслась на самую макушку елки. Мы услышали возмущенное цоканье. С ветвей посыпался снег. Мы прибавили шагу. Впереди показались черные заборы и заснеженные крыши Вязичей.
Деревня словно вымерла. На улице не было ни одного человека, лишь из двух-трех труб поднимался дым. Изредка взлаивали, гремя цепью, собаки, когда мы проходили мимо. Один раз я увидела сморщенное старушечье лицо, наблюдающее за нами из-за занавески. Я повернулась, и лицо мгновенно исчезло.
– Это дуб? – спросил Яшка, останавливаясь перед огромным корявым деревом с дуплом посередине, опирающимся на дряхлый забор. Я пожала плечами, заглянула во двор. Голубой домик с поблекшей краской на наличниках смотрел на нас маленькими чистыми окнами. Палка журавля вонзалась в небо.