Прекрасные черты
Шрифт:
Клавдия Васильевна Пугачёва (1906–1996), актриса. Адресат, быть может, самых значительных писем Хармса, которые он писал ей, когда она переехала из Ленинграда в Москву. Опубликованы мной в «Новом мире» в 1988 году (№ 4).
Основная запись воспоминаний осуществлена 20 февраля 1987 года у неё дома, в Москве, на улице Каляевской, 5, и дополнена другими моими записями её воспоминаний, сделанными впоследствии.
Впервые я его увидела на наших «четвергах», которые устраивал Маршак в ТЮЗе, – он читал свои стихи. Маршак был у нас зав. литчастью и устраивал эти вечера. Приходили Житков, Евгений Шварц, [2] Александра Бруштейн… [3]
2
Борис
3
Евгений Львович Шварц (1896–1958), драматург, сценарист, мемуарист, детский писатель.
В ТЮЗе Брянцева [4] я была с 24-го года иуже в 24-м была актрисой. Нет, вру. У нас был спектакль в студии, «Вильгельм Телль», и я играла Телля. И этот спектакль иногда показывался на сцене ТЮЗа. У меня были длинные волосы, я была в хитоне. Мы все играли в хитонах.
После какого-то спектакля Брянцев привёл за кулисы Антона Шварца, [5] Хармса и Маршака. И Антон Шварц, это был первый мужчина в моей жизни, который поцеловал мне руку, а Брянцев [6] тогда сказал: «Вот мы и взрослые стали». И потом, когда я играла в Театре Революции, и персонаж там говорит Аннушке: «Вот мы и взрослыми стали», я всегда вспоминала Брянцева.
4
Александра Яковлевна Бруштейн (1884–1968), драматург, детская писательница, мемуаристка. В первом браке К. В. Пугачёвой её свекровь.
5
Антон Исаакович Шварц (1896–1954), артист эстрады, чтец.
6
Александр Александрович Брянцев (1883–1961), режиссёр, актёр и педагог, основатель и художественный руководитель Театра юных зрителей в Петрограде-Ленинграде в 1921–1960 годах, теперь театр носит его имя.
Мой первый муж Миша [7] был сын Александры Яковлевны Бруштейн. Мы разошлись с ним при очень странных обстоятельствах. Миша из-за того, что просиживал в театре целые дни,– он был тогда студент Технологического института, – не сдал экзамены, и ему пришлось оттуда уйти. И отец его отправил в Саратовучиться.
Тут, когда Миша уехал, на меня накинулись кавалеры. Я не могу вспомнить, кто ко мне привёл Хармса домой. Я думаю, что это Лёва Канторович. [8] Он был у нас в студии художник-декоратор.
7
Михаил Сергеевич Бруштейн (1907–1965), инженер-механик.
8
!Лев Владимирович Канторович (1911–1941), график, живописец, театральный художник, журналист и писатель.
Хармс появился в чёрной шубе. Какая-то подстёжка такая бывает, енотовая, такая же шапка. Я ему ещё сказала: «О, шуба, как у попа».
Он приходил, прямо скажем, влюблённый, комплименты мне говорил и всё время просил: «Подарите мне что-нибудь на память».
Я ему сказала: «Так как вы человек оригинальный, то вам надо сделать оригинальный подарок».
И я ему подарила чекан – инструмент, на котором я играла в «Детях Индии». Это что-то среднее, вроде флейты с гобоем. Он его в письмах ко мне упоминает. [9]
9
:Спектакль «Дети Индии» (пьеса Н. Ю. Жуковской, постановка А. А Брянцева), как вспоминала Пугачёва, Хармс смотрел (премьера состоялась 10 июня 1928 года), в нём актриса играла мальчика-индуса Умёша. «Ваш чекан» упоминается в письме Хармса к Пугачёвой от 9 октября 1933 года («Новый мир», 1988, № 4, стр. 136).
Был очень смешной случай. Как-то я вышла из театра, и меня схватил сразу Ландау. [10] А у Ландау была такая манера—он мог прийти одетый как попало – носки у него были с дырой, он как-то странно одевался, но я уже была замужем за Мишей, так что меня хорошо одевали. Значит, у меня была лиса, – тогда были модны рыжие лисы на пальто, через плечо. А мальчишки, зрители, мои поклонники, страшно не любили, когда меня кто-нибудь
10
Лев Давидович Ландау (1908–1968), физик-теоретик, академик. Нобелевский лауреат (1962). Друзья и близкие звали его Дау.
Дау что-то сказал им дерзкое. Тогда они дёрнули меня за хвост у лисы, крикнули: «На память!» – и подрали. Дау помчался за ними. Тут появился Хармс и сказал: «Помочь?» Я ему: «Что помочь?» – «Вашему кавалеру». Я говорю: «Конечно». И он побежал за ними. И они мне принесли лисий хвост как трофей. Хармс вежливо сказал: «Я исполнил свой долг», – и удалился. Мы пошли дальше с Дау, он провожал меня.
Апотомдома, когда Хармс у меня был, он спросил: «Кто это был?» – о Дау. (Тогда Хармс ещё не бывал у меня. Я ему сказала: «Человек, который мне свидание назначал на кладбище». Хармс сказал: «Оригинально». Я ему даже не объяснила, кто это такой.)
Он смешной был человек, Хармс. Рассказывал он необыкновенные истории, я его слушала с открытым ртом. Он мне всегда говорил: «Вы как малое дитё, – когда вы открыли рот, я уже знаю, что вам интересно».
И я всегда его спрашивала: «Это что, правда, или вы придумали?» Он всегда рассказывал, что это с ним всё было.
И всё время звал меня к себе домой, чтобы я посмотрела какую-то адскую машину. А когда я спрашивала: «А зачем вам такую машину в доме держать?» – он говорил: «А я по нейузнаю людей. Если человек приходит и спрашивает: «Что это за машина?», то это одинчеловек. А если ничего не спрашивает, то это другойчеловек». Он, конечно, разъяснял, что он имеет в виду, но я уже не помню, что это значит. Он говорил, что у него были неприятности из-за этой машины, потому что думали, что она взрывательная. [11]
11
Об этой машине – в воспоминаниях В. Лифшица «Может быть, пригодится…» («Вопросы литературы», 1969, № 1).
У него были такие истории, что даже не верилось, что это могло быть. Но он каждый разуверял, что это было с ним. И я смеялась от души.
Дома у него я ни разу не была.
Когда я говорила, что я сегодня в театре, он всегда спрашивал: «Кто вас сегодня провожает?»
Однажды он лёг у меня на диван, закрыл глаза и сказал: «Если б я мог остаться здесь навсегда!» Я подошла к нему – тоже дура была! – положила два пятачка ему на глаза и сказала: «Придётся вам умереть немедленно».
Никакой надежды я ему не давала. Я относилась к нему очень хорошо, но только как к автору. Вы что шутите – сколько его стихов в ТЮЗе на «четвергах» прочитала! Сколько раз я читала его «Сорок четыре весёлых чижа»!
«Жили в квартире Сорок четыре Сорок четыре Весёлых чижа…» Но я почему-то думала, что это только Хармс написал. А потом я прочла в сочинениях Маршака, что это и Маршак написал. [12]Это ведь всё было так. Даниил мне много сам читал. Он мне рассказывал, читал. Я ему пела. Он безумно любил «Цыганочку». Тогда цыганские певицы перестраивались…
12
Татьяна Львовна Щепкина-Куперник (1874–1952), поэтесса, драматург, прозаик, переводчица, мемуаристка, детская писательница.
Я думаю, что он приходил ко мне поржать. Он так смеялся, когда я выпендривалась. Он всегда ко мне приставал: «Умирать будем?.. Уезжать будем?.. «Цыганочку» будем?..»
Он ещё говорил: «Щепкину-Куперник вспомним?» Она писала для нашей студии чудовищные стихи, – она тогда тоже перестраивалась. Я их так ненавидела, что даже помню, конечно.
Люди мысли, люди дела, Вы ко мне явитесь смело, Побросайте все станки, Книги бросьте из руки. Одарю я вас цветами, И мечтами, и лучами. В груди ваши я волью Новые восторги, силы. Вы мне любы, вы мне милы, Вы мне милы навсегда, Люди честного труда! [13]13
Стихотворение С. Маршака и Д. Хармса «Весёлые чижи», опубликованное в «Чиже», 1930, № 1.