Прелести жизни. Книга первая. Мера жизни. Том 8
Шрифт:
Избивала братьев кожаным ремнём до такой степени, что у них на теле не было живого места. Жлобины больше месяца отходили в палате. На них испытывали всё имеющиеся в больнице лекарства.
Конечно, все сразу подумали о том, что это моя работа. Со мной беседовали профессор и главный врач. Им всё рассказала, как они меня насиловали, когда становилась женщиной.
Братьям Жлобиным сказали, что если они ещё раз меня тронут, то их самих будут постоянно колоть аминозином и проводить над ними разные опыты. С того времени осталась жить в нашем корпусе, а братьям Жлобиным выделили
Это за кухней. Там живут роженицы и младенцы. Жлобины так меня сильно боятся, что когда спят, даже в своей палате, то запираются на ключ. Едят и пьют в моё отсутствие, чтобы им больше ничего не подсыпала.
Когда кушают, то постоянно капаются в продуктах, вдруг, ухитрилась опять тайком насыпать снотворное. Поэтому эти братья тебе сказали, что на всё способна. Действительно по натуре такой человек, что тут могу даже убить своего обидчика.
– Вот, Жлобины, насилуют больных женщин, которые от них рожают. – осторожно, поинтересовался, когда она умолкла. – Дети рождаются нормальные или тоже бывают больными, как их мама и эти братья?
– Дети чаще рождаются жлобами, как отцы. – ответила Мамочка. – Их в праздники тебе покажу, когда в больнице никого не будет. Непригодных детей умерщвляют. Нормальных увозят совсем из больницы. Куда? Не знаю. В больнице остаются только жлобы.
Их держат отдельно от нас. Из взрослых жлобов только двое, это братья-санитары Жлобины. Остальные жлобы маленькие, но скоро и они подрастут, как их отцы жлобы.
– "Выходит, что выращивать образцы будущих воинов продолжают." – подумал. – "Только не от обезьян, а от этих двух братьев Жлобиных. Возможно, что эти Жлобины сами тоже гибриды от человека и обезьяны."
После ужина ушёл в палату. Мамочка замкнула меня в палате. Сразу погрузился в размышление о том, что, может быть, лаборатория усовершенствована современной аппаратурой по искусственному производству человека, которого можно подготавливать в его развитии в том направлении, которое понадобится данному правительству и политическому строю?
Попросту говоря, здесь пытаются создать биологических роботом, солдат пригодных к войне, независимо от политического и социального направления. У меня перед сном была полная апатия. Ничего не хотел.
Мне всё надоело. На журналы и газеты не мог смотреть. Подумал, что если меня завтра не вытащат отсюда, то тогда мы с Мамочкой в среду начнём обсуждать мероприятие по уничтожению этой фабрики выращивания воинов-жлобов.
Было бы какое-то оружие или газ. Но у них даже кухня топится сухими электрическими тэнами, к которым нет никакого доступа. Включение и отключение кухни находится под контролем охраны.
Может быть, это Мамочка знает доступ к чему-то горючему, чего мне не известно? Ведь есть в психушке склад, куда таскал в первый день с машины продукты в ящиках.
Возможно, что в этом складе есть кладовка огнестрельного оружия и боеприпас к нему.
Не могут же охранники обходиться одним и тем же оружием, передавая его из рук в руки вовремя смены дежурства.
Должен быть какой-то, пусть маленький, арсенал местного значения. Туда бы добраться нам с Мамочкой.
Тогда можно было бы захватить психушку без жертв и привлечь сюда внимание населения.
Конечно, к этому арсеналу надо добраться. Если у Мамочки имеются ключи от кухни, библиотеки, лаборатории и от жилых помещений, то почему бы ей не иметь ключи от складов.
Если Мамочка планирует уничтожить психушку, значит она, наверное, знает, чем? Тогда мы совершим побег и взрыв психушки. На следующее утро, после завтрака, вдруг, профессор, неожиданно, пригласил меня к себе в кабинет.
– У меня к тебе есть предложение. – прямо с порога, стал говорить профессор. – Ознакомился с твоим паспортом и навёл кой какие справки о тебе. Убедился в том, что ты вполне нормальный человек. Конечно, могу тебя, прямо сейчас, отпустить из нашей больницы. Войди в моё положение. Такие люди бывают у нас очень редко. Имею в виду художников и физически здоровых людей. По закону, могу тебя оставить на карантине до сорока пяти суток.
Если о твоём месте препровождении в нашу больницу знают родственники. Так как о твоём месте нахождения не знает никто, то могу тебя держать всю жизнь.
Никто даже не подумает, что ты можешь находиться у нас. Милиция о своём проколе не скажет, что вполне здорового человека они поместили в психиатрическую больницу.
Тех парней, которых ты покалечил, давно выписали из больницы. Милиция ими не интересуется, так как пострадали они, а не ты.
Тебе выгодно сейчас отсидеться у нас. Ведь пострадавшие парни так всё не оставят. Они сейчас тебя всюду ищут. Так вот, давай мы с тобой договоримся, ты будешь у меня до тех пор, пока сделаешь все художественные работы по оформлению нашей больницы. Тут этим не занимались, возможно, лет двадцать. Как только ты всю работу выполнишь, то тебе выпишу настоящий больничный лист.
По которому тебе оплатят всё, что положено по больничному листу. Заплачу тебе за твою работу по нашему договору. Чтобы твоя мама не переживала, договорюсь с военкомом города, что ты на учении в горах.
Так что всё будет нормально. Ты сдашь больничный лист по месту своей работы. Дома скажешь, что был в горах на военной переподготовке. У тебя подошёл срок после армии. Осталось только тебе принять моё предложение и приступать к работе у нас.
– Ничего не получиться. Даже при моём желании. – ответил. – С вашим больничным листом, извините за откровенность, из вашей психушки, меня и одного дня не будет держать на военном заводе, где сейчас работаю. Что касается военкома в Беслане, то это мой дядя, он, точно, на такое никогда не пойдёт.
– Как, дядя? – удивлённо, спросил профессор. – Осетин! Цалоев Илья Петрович?! Какой-то бред ты несёшь.
– Никакой ни бред. – возразил против. – Вы сами только что сказали, что вполне нормальный человек. Сестра моего отца замужем за Цалоевым. Выходит, что он мой дядя. Так все получается? У вас ничего не выйдет.
– Все так! – со злобой, процедил профессор. – Но ты далеко не умный человек. Если бы ты мне этого сейчас ни сказал, то, возможно, по моей оплошности, мог завтра быть дома.