Прелести
Шрифт:
Он «переводил». В результате все расходились довольными.
— Ты всё-таки, на всякий случай, поменьше остри, — когда мы остались одни, подтолкнул в бок Саныч. — Вдруг кто-нибудь из этих эрудитов понимает по-русски. Всякое может быть.
— Хорошо, — сделал большой глоток из бокала. — Ты ждёшь кого-то?
— Да. Один «каморад» из Марселя должен появиться. Поговоришь с ним насчёт алюминия тоже. Кстати, ты, на самом деле, что-нибудь понимаешь в плавильном деле?
— У меня отец на КРАЗе двадцать лет отработал.
— Это что ещё такое?
— Красноярский Алюминиевый Завод. Возможно, потому и умер раньше времени.
— А ты тут при чём? Не ты ведь, а отец твой работал. Так ведь?
— Так.
— Значит, ничего не соображаешь, поэтому рассуждай
— Понял…
Я, обнаружив свою компетентность в металлургической отрасли, на некоторое время замолчал совсем. Наконец, Данович, дождался, кого хотел. К нам подошёл толстый мужчина лет пятидесяти и, поздоровавшись, заговорил с Санычем. Тот, по-свойски взяв толстяка за локоток, представил меня. Видимо, мужчина был готов к встрече с дельцом от цветной металлургии, потому как бойко принялся расспрашивать о моих планах. Я отвечал «вдумчиво и расплывчато». Данович «переводил». Беседа состоялась.
Обсудив всё что нужно, мужчины закрепили консенсус шампанским. Впрочем, в умеренных дозах.
— Можно считать, что вечер прошёл не напрасно, — не глядя на меня, произнёс Саныч.
— «Новый француз»? — провожая взглядом тучную фигуру, сострил я.
— Нет, старый. У них тут всё старое. У них из таких, как этот, президентов выбирают. Впрочем, в России теперь тоже.
— У Измайлова приятель был, Федяев фамилия. Под определение «новый русский» подходил один в один, как в фельетонах описывают.
— Почему был? Тоже безвременно почил?
— Кто, Федяев? — вспоминая фаната Достоевского, почесал подбородок. — Не знаю даже. Я о нём ничего с тех пор не слышал. Я Измайлова первый раз в его кабинете встретил. Тоже случайно.
— В Москве об Измайлове многие говорили. Коммерсант был серьёзный, — мой собеседник выделил слово «серьёзный». — В последнее время он в политику залез, а это самая вонючая грязь, какая только существует. Дерьмо даже, а не грязь. Ладно, все мы там окажемся. У любой комедии есть своя финита. Измайлов жил своей жизнью. Пусть это жизнь торгаша, но это его жизнь.
— Жизнь торгаша… Фраза расплывчатая.
— Почему расплывчатая? Какими бы крутыми и навороченными все эти коммерсанты и бизнесмены сами себе ни казались, как бы они ни защищали образ жизни, заключённый в принципе «купить — перепродать», на девяносто пять процентов все они являются подонками. Потому что, сам подобный подход к жизни является ущербным. Я ведь это не потому утверждаю, что обязан, в силу обстоятельств, определённых понятий придерживаться. Понятия эти сами не всегда однозначные. Я просто очень многих таких людей знаю. Не может человек, исповедующий принцип «купи-продай-перепродай», порядочным быть. Как их в народе кличут? Правильно, барыга, спекулянт, независимо от суммы денег, получаемой с оборота. И это даже не их вина. Люди изначально рождаются разными. Тот, кому на роду написано торговать, и будет торговать. Менялы ужё рождаются менялами. Перекупщики — рождаются перекупщиками. Как бы я ни хотел, я никогда не смогу стать коммерсантом потому, что рождён другим. Даже если заставлю себя, разбогатею на подобного рода бизнесе, всё равно прогорю. В конце концов, продам какой-нибудь товар тому, кто в нём будет очень заинтересован, но недостаточно обеспечен, за цену меньшую, чем закупочная. Или вообще отдам задаром. Ни один спекулянт этого не сделает. Ему его природа не позволит. Во все времена человечество делилось на тех, кто возделывает землю, трудится, работает, на тех, кто торгует, и тех, кто воюет. Воины всегда считали ниже своего достоинства заниматься куплей-продажей. Создавать себе материальное благо в результате каких-то коммерческих расчётов. Солдат брал в руку меч и с этим мечом шёл, добывал себе славу и богатство. Из этих трёх групп, в разные годы, в мире по очереди доминировала какая-то одна. Сейчас время купцов-коммерсантов. Они диктуют моду и правят миром. Хоть это и не правильно, но с этим приходится считаться. Воины вынуждены отсиживаться в подполье. Согласен со мной? Мне, например, противно сидеть подсчитывать, сколько я могу получить за это, а сколько за это. Дрожать из-за денег и видеть в них смысл жизни? Деньги это не повод для того, чтобы жить, а торгаши уже рождаются ради денег. Посмотри хотя бы на этих индюков, что здесь собрались. Забери у них все их франки, сними дорогую одежду, выкинь на улицу и что от них останется? Жалкое зрелище, — Саныч полуобернулся, посмотрел на «мой» смокинг, а потом вообще отвернулся. — А говоришь, фраза расплывчатая.
По помещению, точно удары ложкой по сковородке, разносились звуки рояля. Кто-то из присутствующих музицировал. Ничего себе, удачное сравнение.
— Я не это имел в виду.
— Да какая разница, — Данович поставил фужер на поднос подоспевшего официанта. — Что они там играют такое мерзкое?
— Шнитке, наверное.
— Кого? — мужчина плавно открыл и закрыл глаза.
— Шнитке, — вслушался в игру на сковородке с видом дирижёра симфонического оркестра. — Кажись…
— Понятно, — «всё поняв», покачал головой Данович. — Металлург… Скоро пойдём отсюда, а то тебе что-нибудь другое померещится. Шостакович, например. Вот только ещё с одним «каморадом» поговорю, а то где мне их потом всех в одной хате собрать.
— Тоже «старый француз»?
— Да. Только он ещё к тому же государственный муж.
— Измайлова, кстати, любимая тема, насчёт государства и закона.
— И что за тема?
— Тема? — я попытался запихнуть в мозг и одновременно вывести наружу результат всего, услышанного в своё время от Игоря. — Ну… Тема стандартная. Государство и право, как два самых удачных изобретения за весь период эволюции человечества.
— Что? — Саныч даже поморщился, выслушивая эту скороговорку. — Не понял. Ещё раз, помедленнее и не так заумно.
Повторил, как можно внятнее произнося слова, причем сам с интересом вслушивался в их содержание. Данович отреагировал кратко и лаконично.
— Бред.
— Что бред? — не понял теперь я.
— Всё бред. Всё, что он тебе нёс насчёт «институтов государственной власти», полный бред. И государство — бред, и сама эта тема — бред. Звучит, правда, красиво — «Институт государственной власти». Но не более того.
Реплика прозвучала как раз в такт музыке. В сопровождении рояля, так сказать. Шнитке…
— И что?
— И ничего, — мужчина пожал плечами. — Тебе интересно?
— Интересно.
— А-а… Понятно. Сравнить хочешь. Всё познаётся в сГавнении, — он произнёс эту фразу на одесский манер, с нарочно сильной картавостью. — СГавни, сГавни, — Данович несколько секунд помолчал. — Видишь ли, для Измайлова государство являлось инструментом, с помощью которого он стремился реализовать свои потребности. Потому он и любил так сию тему.
— Так Игорь и не скрывал этого.
— Какой Игорь?
— Ну, в смысле Измайлов.
— Тогда тем более всё понятно. Такие люди, как он, всегда стараются опереться на власть, ища в государстве покровителя, а при удобном стечении обстоятельств и сами используют эти институты. Потому как больше они ни на что опереться не могут. Государство и создаётся такими вот Измайловыми и для Измайловых. Они и будут защищать изо всех сил его надуманные ценности, потому что защищают в первую очередь самих себя. При этом на нас им глубоко плевать, если не сказать жёстче. Так на кой чёрт мне нужны все эти Измайловы вместе со всеми их многочисленными государствами? Все они ребята конечно хорошие, в меру весёлые, иногда честные, но хоть бы кто-нибудь из них, хотя бы раз в жизни, публично и открыто признался, что любая государственная власть есть не что иное, как узаконенная возможность одних жить за счёт других. Слышал ты когда-нибудь подобные признания от всяких там президентов или просто чиновников? И не услышишь. Но зато тебе популярно объяснят, что без государства ты пропадёшь, а следом земля сойдёт с орбиты и исчезнет во мраке космоса. Так что, никаких… Ну а если не поймёшь, — Саныч посмотрел выразительно. — Растолкуют более доходчиво. Измайлов знал, что говорил. Голова у него на правильном месте росла.