Прелестные картинки
Шрифт:
— Хотите выпить чего-нибудь?
— Немного погодя, — говорит Доминика. Она хватает Лоранс не за плечо. — Поднимись сначала причесаться, ты совершенно растрепана.
В спальне она улыбается.
— Вовсе ты не растрепана, я хотела поговорить с тобой.
— Неприятности какие-нибудь?
— Что за пессимизм!
Глаза Доминики блестят. Она немного чересчур элегантна: блузка в стиле девятисотых годов и длинная юбка (кому она подражает?). Она говорит возбужденно:
— Представь себе, что я узнала, где собака зарыта.
— Да?
Как может Доминика сохранять кокетливо-вызывающий вид, если она знает?
— Держись, ты здорово удивишься. — Она делает паузу, — Жильбер вернулся к своей старой пассии — Люсиль де Сен-Шамон.
— Почему ты думаешь?
— А меня просветили. Он все время торчит у нее, проводит уик-энды в Мануаре. Странно, правда? После всего, что он мне о ней рассказывал! Хотела бы я знать, как ей это удалось. Я ее недооценивала.
Лоранс молчит. Несправедливое превосходство того, кто знает, над тем, кто не знает. Тошнотворно. Открыть ей глаза? Не сегодня, когда дом полон гостей.
— Может, это не Люсиль, а какая-нибудь ее приятельница.
— Как же! Станет она поощрять идиллию Жильбера с другой. Теперь понятно, почему он скрывал ее имя: боялся, что я расхохочусь ему в лицо. Не понимаю этой прихоти. Но, во всяком случае, это ненадолго. Раз Жильбер бросил ее, познакомившись со мной, значит, у него были на это свои причины, они остаются в силе. Он вернется ко мне.
Лоранс ничего не говорит. Молчание затягивается. Это должно было бы удивить Доминику, но нет: она так привыкла задавать вопросы и сама отвечать на них. Она говорит мечтательно:
— Было бы лихо послать Люсиль письмо с подробным описанием ее анатомии и вкусов.
Лоранс подскакивает.
— Этого ты не сделаешь!
— А было бы забавно. Как бы у нее вытянулась физиономия! И у Жильбера! Нет. Он бы не простил мне этого до самой смерти. Я избрала противоположную тактику — быть предельно милой. Отвоевывать потерянное. Я очень рассчитываю на нашу поездку в Ливан.
— Ты думаешь, поездка состоится?
— Как? Разумеется! — Голос Доминики повышается. — Он давным-давно пообещал мне отпраздновать рождество в Баальбеке. Все об этом знают. Не может же он теперь смыться.
— Но та, другая, будет против.
— Я поставлю вопрос ребром: или он со мной едет, или я отказываюсь встречаться с ним.
— Шантажом ты его не возьмешь.
— Он не хочет меня потерять. Эта история с Люсиль гроша ломаного не стоит.
— Зачем же он тебе сказал об этом?
— Отчасти из садизма. И потом он хочет располагать своим временем, уик-эндами особенно. Но ты видишь: стоило мне проявить настойчивость, и он явился.
— В таком случае поставь вопрос ребром.
Может, это выход. Доминика получит удовлетворение от мысли, что рвет она. А позднее, когда она узнает правду, самое тяжелое уже будет позади.
Гостиная гудит от смеха, раската голосов, они пьют вино, виски, мартини. Жан-Шарль протягивает Лоранс стакан ананасного сока.
— Ничего дурного?
— Нет, но и ничего хорошего. Посмотри на них.
Жестом собственницы Доминика положила ладонь на руку Жильбера.
— Подумать только, что ты не был три недели. Ты слишком много работаешь. Надо уметь отдыхать.
— Я умею, — говорит он равнодушно.
— Нет, не умеешь, по-настоящему растормаживает только деревня.
Она улыбается ему её шаловливым кокетством, это ново и вовсе к ней не идет. Она говорит очень громко.
— Или путешествия, — добавляет она. И, не отпуская руки Жильбера, говорит Тириону: — Мы собираемся провести рождество в Ливане.
— Великолепная мысль. Говорят, это восхитительно.
— Да. И мне кажется забавным встретить рождество в жарких краях. С рождеством всегда ассоциируется снег…
Жильбер ничего не отвечает. Доминика натянута как струна и может сорваться от одного слова. Он, должно быть, чувствует это.
— Нашему другу Люзаршу пришла в голову очаровательная идея, — говорит госпожа Тирион своим певучим голосом блондинки. — Сочельник-сюрприз. Он сажает двадцать пять приглашенных в самолет — и мы не знаем, где приземлимся: в Лондоне, в Риме, в Амстердаме или еще где-нибудь. Естественно, он заказал столики в самом красивом ресторане города.
— Забавно, — говорит Доминика.
— Обычно люди не слишком изобретательны, когда дело касается развлечений, — говорит Жильбер.
Еще одно слово, утратившее Смысл для Лоранс. Иногда в кино ей интересно, смешно. Но развлечения… А Жильбер развлекается? Сесть в самолет, не зная, куда он летит, развлечение ли это? Может, подозрения, возникшие у нее на днях, и обоснованны?
Она присаживается к Жан-Шарлю и Дюфренам, устроившимся подле камина.
— Жаль, что в современных зданиях камин — недоступная роскошь, — говорит Жан-Шарль.
Он глядит в огонь, отблески которого пляшут на его лице. Он снял замшевую куртку, расстегнул ворот спортивной рубашки; он кажется моложе, менее скованным, чем обычно. (Впрочем, и Дюфрен в своем велюровом костюме— тоже, или тут дело только в одежде?).
— Я забыл рассказать тебе анекдот, от которого придет в восторг твой отец, — говорит Жан-Шарль. — Голдуотеру до того нравится, как горят дрова, что летом он охлаждает свой дом эр кондишн и разжигает большой огонь.
Лоранс смеется.
— Да, папе это понравится…
На журнальном столике около нее — «Реалите», «Экспресс», «Кандид», «Вотр жарден», несколько книг: Гонкуровская премия, премия Ренодо. По дивану разбросаны пластинки, хотя Доминика никогда не слушает музыку. Лоранс вновь оборачивается к ней — улыбающаяся, довольная, она разглагольствует, оживленно жестикулируя.
— Ну нет! Я уж предпочитаю пообедать «У Максима». Тут по крайней мере можешь быть уверен, что повар не харкал в кушанья и что твои колени не будут липнуть к господину, сидящему за соседним столиком. Я знаю, у снобов сейчас в моде маленькие бистро, но они не дешевле, воняют пригорелым салом, все время об кого-нибудь трешься.