Прелюдия беды. Мрак под солнцем. Четвертая и пятая книги
Шрифт:
— Можно послать небольшую группу, чтобы они пробрались внутрь периметра и заранее обезопасили наиболее опасные точки.
— Возможно… — генерала не покидала мысль о вертолетном десанте — давайте, найдем место откуда можно осмотреться получше. Там что?
— Старый элеватор, сэр…
— Отлично…
Группа офицеров начала подниматься орт берега, выходя из-под защиты старого пирса…
— Эй, Хулио…
Невысокий, пузатый мексиканец с белыми от дури глазами резко обернулся.
— Э, э! Это всего лишь я…
— Пу! — крикнул толстяк, вскинув автомат, и засмеялся. Если знать, что он отправил на тот свет не
Выше ростом, с короткой модной бородкой мексиканец подошел ближе, непроизвольно поежился. Он осознавал, что в данный момент в него целятся не меньше десяти снайперов. Хулио… чертов псих, ему это по кайфу… Его бы давно грохнули, свои же грохнули — но некому было исполнять приговоры…
— Ладно, уймись. Тебе нравится, что тут происходит, нахрен?
— Кайф же. Ха-ха!
И с этими толстяк вскинул автомат и, к ужасу высокого, дал короткую очередь в сторону едва заметных на горизонте полицейских машин…
— Твою мать! Ты сбрендил?!
— Ха! Видишь, как они боятся! Чертовы гринго, мать их!
— Уймись! — высокий схватился за автомат толстяка…
Он бы грохнул его… урод долбанный. Вот только нет больше у него никого. Когда у Виктора — так звали высокого — грохнули отца-полицейского, и они вынуждены были переселиться в дурной район — именно мать Хулио тайком кормила его, тогда еще совсем подростка. Он помнил это — но сейчас Хулио был нужен ему по другой причине. Ему нужен был хоть кто-то, на кого можно было положиться. В группировке нельзя было доверять никому… стоило только на секунду показать незащищенное горло, как в него вцеплялись чьи-то клыки…
Зазвонил телефон. Высокий взял трубку.
— Да, синьор… — коротко сказал он — все в норме. Хорошо, синьор.
Они не называли имена друг друга — понимали, что после совершенного им придется уходить на дно, так глубоко, как только можно.
— Что сказал эль-хефе?
— Сказал бросить тебя с вышки. Я не шучу…
Хулио недоуменно уставился на него. Потом — его толстое, потное лицо исказила ярость.
— Сукин сын!
— Уймись, сказал!
Высокий понизил голос.
— Ты вообще въезжаешь, что ко всем чертям происходит? Как мы тут оказались?
— А чего?
Высокий тяжело вздохнул. Хулио умом не отличался.
— Ты вообще хоть соображаешь, сколько за все это положено? Вышак, нахрен! Если нас возьмут — тебя не отведут к адвокату. Ты читал, что творится у гринго? Они нахрен отменили все свои права и свободы. Если ты попался за теракт — тебя спрячут в какой-нибудь траханной стране, будут допрашивать и пытать. А потом — пристрелят нахрен!
— Да ты что, брат. Это наша земля. Ла раса, мать твою! Мы им покажем!
Высокий с трудом удержался от того, чтобы не вмазать толстяку по лицу. Но вместо этого — он продолжал говорить.
— Соображай, братишка. Какого хрена мы здесь оказались? Какого хрена мы здесь делаем? Чего нам не хватало, вообще, какого хрена мы сюда приперлись? Революция? Да все деловые на бану вертели эту революцию мать ее так. Какого хрена с нами бородатые? Какого хрена они начали стрелять по военным машинам?! Это из-за них мы здесь оказались!
Хулио смотрел теперь заинтересовано.
— Скажи, ты видел отсюда, как эти бородатые козлы по заводу ходили?
— Ну.
— Ты видел, как один граблями размахивал? Держу пари, что он работал на таком комбинате и замышляет что-то недоброе. Что-то, о чем мы не знаем. Скажи, ты хочешь тут сгореть заживо?
На лице Хулио отразился мучительный мыслительный процесс.
— Нет.
— И я не хочу. Только вот я готов последние штаны поставить на то, что эти уроды нас ни о чем не будут спрашивать. Они к своему Аллаху на небеса хотят — а мне туда путь заказан. И тебе — тоже. Я за этих скототрахов помирать не собираюсь, нет, не собираюсь…
— И чего делать…
— Послушай, что я надумал. Знаешь, весь этот выкуп — пажа полная. Фуфло! Дерьмо на палочке. А дело вот в чем — раньше эти скототрахи с гринго газом торговали — а теперь гринго сами банчат, с кем хотят. Прикинь — если не мы будем с нашими дилерами торговать — а они выращивать будут и нам же сплавлять, на нашу территорию, это нам понравится? И что мы будем делать тогда?
До Хулио наконец дошло.
— Вот гады.
— Именно! Надо взять дело в свои руки. Если они тут бойню устроить собрались — я лучше этих пендехос к Аллаху отправлю и сдамся гринго. А может, мы еще свидетелями [67] станем, если этих уродов живыми сдадим, въезжаешь? Мы ничего не делали, это они по военным стреляли и вертолет завалили! Пусть и отвечают!
67
Имеется в виду программа защиты свидетелей. Иногда помогает…
В глазах Хулио появилось выражение тупой, нерассуждающей решительности.
— Пошли. Держись за мной. Держи перо наготове…
Бородатые выставили пост из одного человека — но его прошли быстро. Бородатый что-то спросил… и сделать ничего не успел. Ударив прикладом автомата под подбородок — Виктор свалил бородатого на землю — а Хулио привычно полоснул его ножом по горлу…
— Молодец. Давай быстрее…
По лестнице — они поднялись на второй этаж небольшого здания, где был главный пульт управления всем этим газовым хозяйством.
— Руки от пульта! — решительно скомандовал Виктор — к стене быстро! Убью!
Исламисты — а их было четверо — среагировали по-разному. Один начал подиматься, рука второго метнулась к пульту.
Ба-бах!
Калашников грохнул сдвоенным, араб не завершил движение руки — повалился на бок на кресло, потом на пол. Хотя у арабов была вера, фанатизм, звериная жестокость, у многих многолетний опыт партизанской войны за плечами — у мексиканцев тоже кое-что было. Военная или полицейская подготовка у многих, привычка к оружию и главное — привычка убивать. Последнее — главное, если нет готовности выстрелить и убить — оружие лучше вообще не брать в руки. В отличие от арабов, которые убивали неверных и которым требовался хоть какой-то повод для убийства — мексиканцы убивали походя, забывая об этом через несколько минут. Убивали с такой жестокостью, что это невозможно было сравнить даже с афганскими моджахедами. Людей рубили на куски, кастрировали, сжигали заживо, медленно жарили. Тот же Хулио — как-то раз в один день ликвидировал выстрелом в затылок тридцать одного человека — члены небольшой конкурирующей группировки и их семьи. Их бросили в бочки с кислотой и пошли ужинать…