Прелюдия к большой войне
Шрифт:
Луис Бота в отличии от своих более старших коллег, буквально фонтанировал энергией. А его глаза могли пронзить насквозь. Ему не сиделось на месте. Его место было не за столом переговоров, а в вельде, рядом со своими отрядами.
Ян Сметс был холоден и спокоен. Его внешность – аккуратная стрижка, дорогой двубортный сюртук, белая рубашка и бабочка – больше всего соответствовала торжественной обстановке. Он выглядел настоящим франтом. Ему еще не исполнилось и тридцати, но в течение последнего года ему было поручено заниматься модернизацией вооружения Трансвааля. Уже сейчас поговаривали, что со временем он может стать президентом республики.
А Дани Терон и вовсе по годам был мальчишкой. Он командовал отрядами разведчиков.
– Как я могу их удержать по домам? – спрашивал Терон. – Они все хотят воевать. Они знают лучше меня, что это будет война на выживание. Если мы проиграем, нас никого не останется. Британцы никого не оставят в живых.
Рохлин смотрел на лица этих людей, стараясь прочитать их судьбы. Единственное, что он мог сказать – этих людей будут помнить по всему свету и через сто лет, и через двести, узнавать их лица на старых выцветших фотографиях, а не случись этого противостояния, они так и остались бы неизвестны. А еще он понимал, что почти все они обречены, и возможно, он тоже.
На столе была развернута огромная карта бурских республик, на которой были обозначены все сколько-нибудь маленькие холмики и ручейки. Наталь глубоко вклинивался между двумя бурскими республиками своеобразным выступом. На карте было обозначено направление основных ударов. Их должны были нанести одновременно из Трансвааля и Оранжевой в направлении Ледисмита. В случае успеха и быстрого продвижения бурских отрядов отсекались британские войска, которые находились севернее Ледисмита, перерезалась железная дорога, и открывался прямой путь на Дурбан. Такую же схему начала войны предлагал и российский Генштаб, но Рохлин не сомневался, что буры давным-давно уже разработали план ведения войны. Они также намеревались нанести вспомогательный удар в Капской колонии по Кимберли. Главным образом это делалось для того, чтобы буры, живущие в колонии, подняли восстание.
Рохлина с Савицким оставили в Претории собирать отряд из русских добровольцев. Им отвели номер в гостинице «Гранд-отель» в самом центре города – напротив Золотой биржи. За проживание денег не просили. Кормили тоже бесплатно – в ресторане при гостинице. Свободного времени было вдоволь. Работа была непыльной и скучной, добровольцев пребывало не очень много. Этак можно было просидеть без дела в комфорте в столице Трансвааля, пока буры не возьмут Кейптаун, или, что более вероятно, дождаться, когда сюда придут британцы.
Похоже, буры не слишком-то доверяли иностранным добровольцам, считая их не помощью, а обузой. Всякие люди сюда приезжали. Некоторых не столько патриотические чувства сюда приводили, сколько желание подзаработать. Поначалу Рохлина с Савицким намеревались отправить в Кимберли, на самую окраину боевых действий, где они в скуке и тоске провели бы все те месяцы, в течение которых буры пробивались к Дурбану. Но одно обстоятельство все изменило.
На границе Наталя и Капской колонии находилось местечко, именуемое Пондо-ленд – по названию обитавшего в этих землях туземного племени. Десять лет назад вождь пондо созвал совет старейшин, на котором постановили: просить защиту у великого народа, живущего далеко на севере. То есть пондо хотели добровольно войти в состав Российской империи на вечные времена. Соответствующее прошение было даже направлено императору Александру III. Обычно Российская империя охотно шла навстречу таким просьбам. Но на этот раз отлаженная схема дала сбой. Земли пондо находились слишком далеко. Чтобы защитить этот клочок земли от
Однако о просьбе пондо буры были хорошо осведомлены и теперь полагали, что туземцы поддержат отряд, который полностью состоит из выходцев из Российской империи. Впрочем, до Пондо-ленда путь был неблизким, через весь Наталь.
Да и окончательно вопрос о привлечении кафров к боевым действиям на стороне буров решен не был. Почти все бурские генералы отзывались об этой идее резко отрицательно. Во-первых, она могла ударить по основе основ бурского менталитета, по патриархальному укладу, в котором кафрам отводилась лишь роль слуг, положением своим немногим отличаясь от рабства. Во-вторых, – и это, пожалуй, был главный аргумент противников идеи, – кафры, получив оружие, могли обратить его против буров. Они ведь постоянно поднимали восстания в республиках, сжигали фермы и убивали поселенцев. Когда у них в руках окажется современное оружие, справиться с ними будет гораздо труднее. Уступки, которых требовали аутлендеры, то есть равные избирательные права, кафрам не нужны. Им нужна только земля, им нужно лишь одно – чтобы белые убрались прочь. Дав им оружие, не откупорят ли буры бутылку с заточенным там злым джинном, с которым уже не сумеют справиться?
Вот он, результат неблаговидной бурской политики относительно коренного населения. В Северной Америке с коренными жителями поступали жестче. Одних уничтожали, оставшихся сгоняли в резервации. Теперь проблемы коренного населения в Северной Америке просто не существовало, за неимением этого коренного населения. Но куда дальновиднее было не воевать с кафрами, а показать им, что буры – хорошие хозяева. Только с ними эта земля станет плодородной, на ней будет расти урожай, которого хватит всем – и белым, и кафрам. Однако теперь ситуацию исправлять было уже слишком поздно.
Еще среди бурских генералов ходило мнение, что британцы переманят кафров на свою сторону, вооружат их, пообещав все блага мира, что отдадут им, к примеру, земли буров, а потом, как это обычно бывает, обманут.
Булатовича окружал десяток воинов из племени галлас, которые родом были из недавно присоединенных к Абиссинии земель, что располагались на юго-западе. На вид – сущие дикари, одетые в бараньи шкуры. Они были прекрасно сложены, мускулистые их тела на вид напоминали статуи античных героев, что поддерживают фасад Эрмитажа в Санкт-Петербурге. Длинные волосы галласы заплетали в тонкие косички, которые плотно обтягивали голову, а на затылке завязывались в пучок. Подобные прически разрешалось носить только тем, кто убил либо льва, либо слона, либо человека, да и то не всю жизнь, а лишь на определенное время. Странно было видеть на плечах этих дикарей русские винтовки системы Драгунова. Булатович и сам уже совсем не походил на того лощеного лейб-гусара, каким его знали на балах в столице, загорел, кожа задубела и запылилась, на плечах он носил накидку из львиной шкуры, а на голове – боевую львиную повязку. Галласы смотрели на него с какой-то рабской преданностью и обожанием. Это не слуги даже его были, не телохранители, а люди, преданные ему душой и телом, готовые выполнить любое приказание своего хозяина.
«Такую преданность не завоюешь даже мешком австрийских серебряных талеров, что ходят в Абиссинии. Нужно что-то другое. Чем же он так их покорил?» – думал Власов, мимолетно поглядывая на Булатовича.
Встреча их случилась в дне перехода от Джибути. Завидев облако приближающейся пыли, члены русской дипломатической миссии начали волноваться, а казаки охранения выехали вперед, на всякий случай, приготовившись к обороне. Сколько всяких разговоров ходило о бандитах, которые до нитки обирают в этих местах караваны торговцев, а людей убивают. Сойдешь немного с дороги – тут-то и наткнешься на выбеленные кости этих несчастных.