Премия для извращенца
Шрифт:
Бентем задумал паноптикум с пятью блоками в виде крыльев, выступающих из середины центрального зала, как воскрешение всевидящего Божьего ока. Он надеялся, что обитатели этих пяти крыльев, не забывая о том, что за ними наблюдают из центрального зала, смогут постичь в пределах архитектурного и их собственного заключения истинную природу отношений между Богом и человеком. Да, разумеется, Дэнни ощущал присутствие всевидящего ока, пока спускался из крыла «А» в сопровождении тюремных надзирателей – сзади и впереди, когда шел через центральный зал и вниз по крылу «Е» к месту своего заключения. Но это всевидящее око состояло из многих сотен других глаз, да к тому же обладало руками – руками, которые исступленно
Пока Дэнни добирался к своей камере в крыле «Ф», он стал похож на фантома и был мокрым от ужаса. «Мы решили поместить вас вместе, – гоготнул тюремщик, указывая жестом на дверной проем камеры, которую только что открыл. – Два черных мудака – чем не «сладкая парочка»?!»
В камере на койке сидел толстый чернокожий мужчина. Он оторвал взгляд от блокнота, где что-то записывал, широко усмехнулся и сказал: «Значит, ты и есть знаменитый Клэптонский убийца».
Вот так Дэнни повстречал Жирдяя, наставника из ада.
3
– Учти, братан! – произнес Жирдяй. – Я здесь в авторитете, черт возьми, и если тебе не терпится стать куском мяса для тушения в горшочке прямо здесь, в гребаном «особом» крыле, так это можно устроить хоть завтра.
– Н-н-но как же… я имею в виду, что все мы здесь одной статьей мазаны, как может кто-то думать, что у него на это есть право.
– Право! Ха-ха-ха! О правах заговорил! Это действительно классно: сраный Клэптонский убийца рассуждает о правах! Да ты, гребаный монстр, истязал и насиловал шестилетнего ребенка в течение многих дней, прежде чем убил его и отрезал ему руки и ноги! Дерьмо! – Жирдяй провел пальцем вокруг выбритого на затылке знака омеги, после чего продолжил: – Чувак, ты мне действуешь на нервы. Уясни, что ты – самый говнистый из всех говнюков во всей этой гребаной тюрьме. И в «особой категории» есть своя иерархия, которую во всей стране определяют только здесь – в крыле «Ф», и ты в этой иерархии – самая мерзкая задница. – Жирдяй снова стал водить пальцем вокруг знака омеги.
Дэнни попытался сдержать нервный тик, от которого через несколько часов он уже был на грани безумия, тряхнул головой и прошаркал по линолеуму подошвами своих сношенных полотняных башмаков.
– Ну, так что, – спросил он спустя некоторое время, – кто собирается делать из меня жаркое?
– Уоллер собирается. Он бывший полицейский, понятно, а теперь здесь «пахан» хренов. Он и еще один ссученный стукач по имени Хансен, они уже «поимели» все гребаное крыло – пятьсот сорок заключенных по сорок третьей статье. И всех обложили налогом. У них есть наркотики, деньги, они говорят, что тем, кто приходит и кто уходит отсюда, не избежать встречи с ними. – Жирдяй поудобнее устроился на койке и сложил толстые ноги в позе лотоса, прежде чем продолжить делиться своей мудростью, словно какой-нибудь реальный буддист. – Видишь ли, заключенные «особой категории» в основном законопослушные и трусливые. Поэтому для них вполне естественно делать то, что говорит стукач, понимаешь? А вот эти стукачи – настоящие подонки, старик, правда.
– Но я пока еще в своем уме, – сплюнул Дэнни. – И знаю, что «особая категория» – не мой случай. Сегодня пойду на встречу с гребаным начальником, правильно? Они должны позволить мне, верно? И я ему скажу, что не хочу никакой зашиты, ничего…
– Да-да-да-да, – вздохнул Жирдяй, как будто в очередной раз прослушал заезженную пластинку, – «особая категория – не мой случай» – по крайней мере не пьянь или распутник, – но позволь мне разъяснить тебе, чувак, по-дружески: у тебя есть только один способ отсидеть свой срок – здесь. Забудь дорогу туда, разговор продлится не больше семи секунд. Так или иначе, он не выпустит тебя, пока ты не заслужишь доверия, а тогда он сможет позволить тебе выйти, но только если составит о тебе надлежащее гребаное мнение. Нет, чувак, твой приговор – сорок третья статья, и у тебя есть лишь одна голимая надежда избежать издевательств, и эта надежда сидит прямо перед тобой во всей своей красе – Мистер Жирдяй, посредник, лицо, ведущее переговоры. Для тебя я – все равно что генеральный секретарь Организации Объединенных Наций.
Жирдяй рывком встал на ноги, прошлепал к двери, выглянул из камеры, потом поковылял назад к раковине в дальнем углу и снял кафельную плитку на забрызганной стене; там оказался тайник, где среди всякого хлама лежали шоколадки. Жирдяй вынул одну и поставил плитку на место, укрепив ее полосками «Блю-Тек». Подойдя к Дэнни, он протянул ему шоколад.
– «Сникерс»? – предложил он.
Дэнни покачал головой.
– Так что же это значит, ты – не из «особой категории»?
– Нет. – Жирдяй впился зубами в свой «Сникерс».
– Ну, тогда выходит, что ты – полицейский?
– Нет! Конечно нет! Я получил пять лет за… м-м-м… детское порно, усёк? Мне самому это не в кайф, понимаешь, но спрос диктует предложение… м-м-м… Я мог сидеть не в «особом» крыле – слава богу, есть друзья и прочее, но меня здесь все устраивает – из-за деловых возможностей, понимаешь? Здесь мой товар нарасхват, и я надеюсь неплохо заработать… м-м-м… ну и могу защитить тебя от издевательств, которым подвергаются все по твоей статье.
– И на фига тебе это надо? – спросил Дэнни, почуяв подвох.
Решив, что Дэнни готов к серьезному разговору, Жирдяй снова уселся на свою койку, стряхивая кусочки арахиса, шоколада и ирисок с нелепых, крикливых гавайских шорт.
– Ты знаешь, что за конверт у тебя с собой, да? – спросил он с кокетливо-похотливой интонацией.
– Ч-что? Ты это имеешь в виду? – Дэнни инстинктивно вытащил коричневый конверт, который, как ему говорили, он должен держать при себе.
– Что там внутри?
– Ну, не знаю, мои показания, приговор суда, материалы…
– Приговор суда, надо же, приговор суда! – Жирдяй выхватил конверт и, прежде чем Дэнни смог что-то возразить, вскрыл его, вытряхнул содержимое на койку и, внимательно проглядывая, стал сортировать бумаги. – Смотри, вот твои первые показания, вот – отчет полицейских, отчет психиатра и всякая ерунда, а вот – бинго! – Он держал в испачканной шоколадом руке небольшой конверт желтого цвета, из которого вытащил пачку фотографий. Изучив их и разложив на одеяле, Жирдяй снова заговорил: – Вот одно твое фото, и еще одно… ах, какая прелесть – место преступления, это стоит несколько шиллингов, а в интерьере – на пару шиллингов дороже; ну, а здесь уже реальные деньги: жертва на месте преступления – одна, две, три, четыре фотографии. Уф! Как же его изуродовали! Удачные ракурсы, к тому же фотки глянцевые, и старый снимок жертвы, ах-ах-ах! Неужели всеми любимая «История игрушек»?!
– Дай сюда! – Дэнни выхватил фотографию у Жирдяя, потом забрал и остальные. Он начал заталкивать их обратно в конверт, истерически крича: – У тебя совсем крыша поехала! Мудак долбанный! Вот так ты зарабатываешь, да?
Жирдяй отскочил – его новый сокамерник, возможно, выглядел хилым и подавленным, но лучше не нарываться. Дэнни говорил со злостью:
– Значит, ты продаешь это дерьмо, я прав? Твою мать, вот это? Ты продаешь это дерьмо заключенным «особой категории»? Ну и мразь! Не могу поверить. Мать твою!