Премия для извращенца

Селф Уилл

Они нашли мальчика на детской площадке в миле от Сток-Ньюингтона; его звали Гари. Этим двоим потребовалось всего лишь несколько минут, чтобы уговорить шестилетнего ребенка пойти с ними, посулив ему несколько конфет и видео. Он весело уселся в «остин» и болтал не переставая, пока они не добрались до своего пристанища, где прежде располагался офис по заказу такси. Гари был не просто заброшенным и ненужным ребенком – над ним еще и издевались. Шон и Джералд узнали об этом, когда завели мальчика внутрь и раздели, – маленькая детская попка была вся в следах от ожогов сигаретой. Садист, который это сделал, был другом его матери. Тот же самый «друг» купил ему «Историю игрушек».

Несмотря ни на что, Гари выглядел хрупким белокурым

ангелочком, и даже хорошеньким. Джералд и Шон достаточно забавлялись с ним следующие десять дней или около того, но потом он стал для них обузой. У него началось недержание, он не мог есть, потерял свою свежесть, все чаще возникали споры о том, кто должен мыть его между развлечениями. Гари больше даже не сопротивлялся, только хныкал. А тут еще по всему району развесили плакаты об исчезновении ребенка, и Джералд прочитал в местной газете, что полиция проводит массовый опрос на улицах. Это лишь вопрос времени, прежде чем раздастся стук в дверь.

Джералд решил, что им необходим тот, на кого можно будет повесить их делишки. Через людей Спаркса он узнал о Китайце в Лаймхаусе и о контракте, для выполнения которого требовался профессионал. «Это наш лотерейный билет», – сказал Джералд Шону. Джералд никогда не отличался излишней болтливостью, но, если ему приходилось говорить, он неизменно использовал такие вот банальные фразы. Когда эти двое прибыли, чтобы отвезти тело потерявшего сознание «козла отпущения» в офис и затолкать ему в глотку депрессантов, а потом длинным подкожным шприцом изъять у него сперму, Джералд упорно называл Дэнни «как бишь его».

Вот так этот «как бишь его» оказался холодным ноябрьским днем в забитом досками офисе на Лоуэр-Клэптон-роуд, где, очнувшись, кричал и блевал. Впрочем, ему не пришлось долго в одиночестве терпеть страх и отвращение. Сделав дело, Джералд и Шон вскоре позвонили в местный полицейский участок.

Три месяца спустя, в «особом» крыле Уондсуортской тюрьмы, у Дэнни появилось много свободного времени для того, чтобы размышлять над гнетущей апатией, которая охватила его в течение тех нескольких минут, когда он ждал рядом с мертвым Гари, пока полиция выбьет дверь заброшенного офиса. Он был обессилен, депрессантов в его организме хватило бы, чтобы свалить белого медведя; подавленный и парализованный роковым ступором, он ощущал исчезающий вкус крэка, но даже в этом случае Дэнни получил подлинное одобрение судьбы – или, вернее, Судеб.

Они заполонили углы темной комнаты, их мрачные одежды смахивали пыль с плакатов о пропавших детях, их грязные тюрбаны царапали потолок, выложенный плитками из пенопласта. Судьбы бормотали и хихикали над трупом ребенка, и впервые за все то время, когда они возникали из крэка, где бы он ни был, чтобы составить ему компанию, Дэнни мог ясно понять, о чем они говорили. Звучали такие слова, как «низший слой» и «мальтиец», «ловушка» и «Сканк», а также «дурак» и «чокнутый». И, лежа в темной комнате, заполненной духом психопатии, Дэнни был согласен с тем, что Немезида вернулась, чтобы мучить его.

Все произошло слишком быстро и совершенно непонятно. Сначала Бруно, предлагающий провести вечер в Ист-Энде. Потом огромный, уродливый мальтиец, который дал ему вдвое больше, когда они добрались до Миллиган-стрит, и наконец тот говнюк, что плюнул ему в душу, а он влепил грязному мерзавцу пощечину. Теперь же он оказался здесь, очевидно, прошло много времени, и на его руках была кровь. Просто фантасмагория какая-то! Однако он, Дэнни, был реален.

Кровь – и его, и Гари – была не только на руках, но и под ногтями, а также в волосах. Когда все аккуратно запротоколировали, улик для обвинения, черт побери, набралось достаточно; отпечатки пальцев Дэнни были найдены на различных орудиях насилия: ножах, лезвии ножовки, отвертке и т. д. Но хуже всего, намного хуже, то, что в заднем проходе и во рту маленького мальчика обнаружили сперму Дэнни. Эти факты, к счастью, не опубликовали в газетах, хотя они были приобщены к материалам дела, в результате чего подозреваемого спешно препроводили по промерзшему коридору в «особое» крыло. При аресте Дэнни полицейских поразило его спокойствие. И так как он не оказывал никакого сопротивления, они довольствовались минимальным избиением. В течение девяти недель его допрашивали вновь и вновь, но все было тщетно. Вне зависимости от того, кричали они на Дэнни или били его, он никак на это не реагировал. В конце концов полицейские сдались: колотить бессловесный мешок – не самое интересное занятие.

Адвокат Дэнни – молодая белая женщина – искренне хотела обеспечить надлежащую защиту своему клиенту. Возможно, ей недоставало опыта и мало знаком был мир Дэнни, как темная сторона Луны, но она сумела увидеть, что кое-что здесь не сходится. Дэнни не был похож на сексуального насильника или того, кто может внезапно превратиться в этот «цветок зла». Да, он не имел алиби и хотя бы малейшего желания помогать адвокату, но против него также не было ни одного обстоятельного свидетельства. Очевидно, что это тщательно спланированное убийство, однако полиция не нашла никаких других доказательств, помимо данных судебной экспертизы, что именно Дэнни лишил мальчика жизни. Почему же при такой всесторонней подготовке к убийству он вовремя не покинул место преступления?

Впрочем, ни одно из этих рассуждений не могло противостоять сперме Дэнни, которую Джералд так искусно изъял у него, а потом впрыснул Гари. И ни одно из них нельзя было использовать для отвода обвинения, если Дэнни оставался вялым, молчаливым, угрюмым, не подающим ни единого признака того, что он хочет доказать – пусть даже формально – свою невиновность.

Для Дэнни суд представлял собой целый ряд несвязных, почти абсурдных впечатлений. В Королевском суде в Кингстоне полицейские, которые арестовали его, все коротко подстриженные и в форме, стояли в коридоре и вовсю «дымили». Дэнни подумал: надо же, они всегда выглядят так, будто на них форма, даже когда одеты в штатское. Окрашенные золотом лепные украшения в виде фруктов, обрамлявшие потолок большого зала, сочетались с массивными пепельницами в форме канистр, которые располагались в крыльях этажа. Судебный пристав был чернокожий и чем-то напоминай Дэнни покойную тетю Хетти. Прокурор, белый, все время теребил крупное кольцо с печаткой, цепочку на часах и «бабочку» на шее. Он был похож на одного из профессиональных игроков, которых Дэнни обслуживал в Сити. Каждое утро, поджидая вместе с охранниками начало дорогостоящей шарады, Дэнни пытался отыскать любой, даже самый незначительный, намек на сострадание в глазах королевы Каролины[2] на огромном портрете – и не находил.

Изо дня в день сидя на скамье подсудимых, он вдруг понял, что ни на кого не стоит смотреть. Присяжные были обычными людьми, которые изо всех сил старались казаться умудренными опытом, а на самом деле выглядели по-детски глупо. Особенно это проявлялось, когда они испепеляли Дэнни ненавистью, если адвокату удавалось найти хоть какой-то аргумент в его защиту. О публике в зале конечно же и вовсе не могло быть речи. А потому Дэнни сконцентрировался на необычных двойных трещотках – их использовали, чтобы открывать высокие окна в зале суда, – и долгими часами блуждал взглядом по вертикальным жалюзи на окнах.

Дэнни пришел в себя, когда судья оглашал итоги слушания дела для присяжных, которым предстояло решать его судьбу; это делалось для того, чтобы они могли оценить, говорили ли свидетели правду; важно, чтобы в вопросах закона они были на стороне судьи, а в вопросах фактов опирались на свое мнение. Судья осторожно заметил, что им самим предстоит решать, виновен подсудимый или нет; но в целом, как полагал судья, более вероятно, что они предпочтут поверить фактам. Итак, он разрезал пирог правосудия и дал кусочек каждому, спасая Дэнни.