Преобразователь
Шрифт:
– Значит, выживут крысы?
Отчим глянул на собеседника и расхохотался.
– Вы близки к истине, – сказал он, отсмеявшись и промокнув губы салфеткой. – Именно крысы… и тараканы, – не выдержав, он снова засмеялся.
– Но деньги?
– Деньгам приходит конец. Деньги – это материально выраженные возможности. Их можно легко заменить персональным кодом. И скорее всего, мы вынуждены будем это сделать. Сегодня за деньгами ничего не стоит. Из символа обмена, обеспеченного реальным золотом, они превратились в просто знак. А знаки, как известно, отличаются от символа тем, что за ними ничего нет. И мы заменим деньги чипами. Система распределения – за ней будущее, большевики интуитивно угадали, – отчим аппетитно отрезал кусочек розового стейка и отправил его себе в рот. Прожевав, он продолжил: – Посмотрите на социальные сети – это удивительная
– Может быть, ради общения или творчества? – кажется, Иваньков сам не верил в то, что говорил.
– Нет, ради обозначения самих себя. Пока человек не увидит себя со стороны, он никак не может понять, что существует. Раньше было достаточно соплеменников, позже – зеркала и соратников. Теперь нужен рейтинг. Чем больше народу, человек, о тебе услышали – тем больше у тебя доказательств, что ты действительно существуешь и что-то значишь. Или стоишь – кому как нравится. И я хочу создать такую сеть, которая дала бы людям максимум этой уверенности.
– Хотите почувствовать себя Богом?
– Почему бы и нет? Сегодня эта вакансия, кажется, опять свободна. Разве не так?
Я молча жевал свое фуа-гра с трюфелями. За тяжелыми золотистыми шторами в огромном окне виднелись кремлевские башни, тек бесконечный поток машин и, подрагивая от дождя, бежали к метро прохожие. В ресторане было тепло и уютно, ничто не напоминало ни об азиатских злоключениях, ни о проваливающихся в темноту подземных ходах, ни о крысиных детях, ни о мертвой Анне. Я старательно пережевывал свой ланч, честно пытаясь по достоинству оценить ароматные грибы и безупречную гусиную печень, но нёбо и язык отчего-то не реагировали на деликатесы, вдруг ставшие похожими на мокрые ватные комки. Я жевал, уставившись на бокал Домен дю Кайю Шатонеф-дю-Пап 98, и вдруг вино с элегантным вкусом и нюансами молодого подлеска и нежной фиалки превратилось в телевизор, где показывали изрытую копытами беговую дорожку и трибуны. Внутри бесконечного амфитеатра, вскидывая безупречные ноги и вытянув блестящие от пота шеи, мчались сказочно красивые лошади. Рев трибун выплеснулся из бокала и ударил в уши, засвистели хлысты, ноздри резанула вонь лошадиного пота, полетели клочки пены от морд, приблизились и исчезли искаженные лица жокеев, одержимых скоростью, и все, все затопила волна жадности и страха, ненависти и яростной муки. «Боже, Боже!» – вскричал внутри меня чей-то голос, пальцы мои задрожали, и вилка с тихим звоном упала на ковер. Я боялся пошевелиться, изо всех сил стараясь унять нервную дрожь, дабы не уронить еще что-нибудь и следом не упасть самому. Боже, Боже! И эти-то изуродованные мукой лица, эти навеки искореженные жизни и сломанные хребты сидящий напротив сытый, потрепанный алкоголем и девочками актер, седьмой десяток лет ломающий из себя интеллигента, называет свободой! Дивные создания рвали связки и отправлялись на живодерню, никому не нужные вдовы рыдали на раскисших лысых кладбищах, твари, именуемые людьми, брызгали слюной и бесновались, кровавая пена все летела и летела с измученных морд… Боже, Боже! Я никогда, видит Бог, не любил людей и лошадей, но мне сделалось так тоскливо, что я догадался: конец близок как никогда. И если я хочу спастись, я должен сойти с этого титаника.
Но чистая вилка заново легла на жесткую от крахмала салфетку, вино снова плеснули в бокал, и я, закусив губу, чтобы не закричать, обмакнул в ароматный соус кусочек нежнейшей печенки, забыв, что так и не проглотил предыдущий.
– Собственно, поводом нашей встречи стало государственное поручение, возложенное на «Нефть». Нам кажется, что определенные СМИ упорно подрывают образ российской государственности, дезориентируя наших граждан и делая из государства врага, едва ли не козла отпущения, виноватого не только в экономических потрясениях, но и чуть ли не в слезинке каждого младенца.
При этих словах я вскинул глаза на отчима, но снова промолчал. Кажется, я стал молчаливым.
– Так вот, поскольку Сергей – Председатель совета директоров компании, он, следуя возложенной на нас миссии, предложил – отчим кивнул в мою сторону, и я бодро осклабился – сформировать новый образ государства, который бы действительно отвечал современности и работал бы на положительный имидж. Государству нужна
Представьте себе, нашей государственности! Пока еще не до конца нашей. Я наконец проглотил расвкуснейшее это фуа-гра и запил все Доменом дю Кайю. Отчим снова бросил на меня удивленный взгляд. Куда ему, бедняге, до моих совершенств! Не действует на меня алкоголь в малых дозах, проверено. А вот что действует, выяснено не до конца.
Пока общественный деятель переваривал вышесказанное, я почувствовал, что мне уже пора перестать кушать и надо начать говорить. Роль свадебного генерала в данной церемонии меня не смущала, поскольку меня теперь вообще мало что смущало. «Наша государственность», – я перекатил эти слова во рту, прижал их к нёбу и оценил букет. Чего уж там! Моя государственность. И моих милых детушек, коих я вполне в состоянии пока еще производить. Стало быть, мне надо на данном этапе хорошо кушать и скрытно думать, а пиаром пусть рулит мой отчим. Он ведь ждал этого момента всю жизнь!
Мне было так отчаянно плохо, что я подумал: это и есть хорошо. Где-то в бесконечности крайние точки и смыслы сходятся и переходят друг в друга. В конце концов, взамен альтруистских идей по спасению чуждого мне вида, то есть человечества, я вполне могу насладиться заслуженным и унаследованным правом осчастливить свой собственный род. Я наконец могу стать тем, кто я есть по природе, – зверем.
А разговор все журчал как ручеек в Альпах.
И деятель был согласен, и розовый румянчик от предвкушений денежных впрыскиваний разгладил обвисшие брыли, и выпуклые глаза расширились как у кокаинщика.
– И не надо забывать наших классиков – они тоже ратовали за могучую единую Россию, управляемую сильной рукой. Что поделать, если сама суть демократии глубоко чужда россиянам и они мечтают о сильном отце, который защитил бы их и дал бы им смысл существования. Взгляд из-под платка, Русь-матушка-сыра-земля, и все такое. Россия – глубоко феминное понятие, и управлять этой страной может только мужик. Причем один. Вы много раз успешно создавали сильные образы, в том числе и подобные этому. Так кому, как не вам, знать, каково действие мужской харизмы на массы.
Я же думал о том, что чем больше в мужике от бабы, тем сильнее он грезит о порядке. Должен явиться герой, разрубить узлы безобразия в обществе, существующие как бы сами по себе, отдельно от каждого индивидуума, оплодотворить внутренний хаос этого самого индивидуума и заставить наконец его приносить пользу не только обществу, но и самому себе. Вот Емельяну Пугачеву не нужен был герой, он сам себе был отцом-батюшкой и матушкой в придачу… О чем это я? Чур меня, чур!
– …Мне кажется, нам следует вначале запустить сериальчик, что-нибудь типа «Возрождение России» или «На страже добра», – услышал я обрывок речи. – И побольше туда положительных примеров, подвигов, простой жизни. И не забывать, что богатые все время плачут, неся нелегкое бремя своего богатства… Да и реклама отобьет расходы, и сериал – вещь бесконечно удобная для бесконечной трансляции нужных идей.
– Ок. Жду от вас план и смету, – кивнул отчим, допивая кофе.
– Прекрасно! Я думаю, к вашему возвращению все будет готово.
«Соврет – недорого возьмет, – думал я, – а все от того, что энциклопедических знаний человек». Нет, не зря красовались баннеры Корпорации в притворах московских храмов, не зря жертвовались денежки на нравственность. Мы свое возьмем! И опытный мастер позорищ 99 еще поможет нам возродить нашу Россию.