Преодоление
Шрифт:
– А я, командир, разговор ваш слушаю. Если везде плохо, так лучше уж домой идти. Свои стены помогут.
– Мудро… А куда полковник Шатуров хотел бы лететь?
– Полковник и старшина желают лететь в одну сторону.
– Мо-лод-цы! Радисту антенну убрать, радиостанцию отключить. Штурману - заниматься навигацией и грозами. Я веду переговоры с землей.
…Все новые отвороты то в одну, то в другую сторону.
Шатуров старается провести самолет сквозь "дыры" в облаках. Пока ему это удается. Бесконечные маневры напоминают Сохатому военные годы, полеты в
Сохатый ощущал в себе напряжение боя, хотя и летел в мирном небе. Пока не выключены двигатели самолета, мысль пилота, как обнаженный меч, всегда была готова к сражению за жизнь машины и экипажа, к борьбе с любым врагом, в том числе и с грозой.
Решение принято:
– "Янтарь", я - "Гранит". Сажусь дома.
Впереди - самое сложное: заход на посадку через грозовую толщу облаков. На, маршруте Сохатый и штурман более или менее свободно выбирали направление полета и обходили опасные зоны. Теперь же чем ближе к месту посадки, тем меньше возможностей сманеврировать, отвернуть влево или вправо, пройти выше или ниже грозового облака.
Невидимые "молотобойцы" продолжали бить по крыльям, и от этих ударов самолет трясло как в лихорадке. Нисходящими потоками "Ил" бросало вниз, а через несколько секунд после этого ударяло под крыло бурлящим водоворотом воздуха и подкидывало вверх. Неожиданная смена направления движения то наваливалась тяжестью перегрузки на плечи и вдавливала тело в подушку парашюта, то пыталась выбросить из кабины.
В жесткой болтанке Ивану Анисимовичу почему-то вспомнилось лето сорок четвертого года.
Он торопился тогда из тыла на фронт и пролетел Первомайск. За спиной осталась зелено-голубая погода. А впереди на него надвигались огромные черно-синие хребты облаков. Над почерневшей от сумрака землей его Ил-2 летел на юго-запад. Иван видел надвигающуюся опасность, но как от нее уйти - пока не знал. Мысли прыгали от одного возможного решения к другому, но остановить выбор на каком-нибудь одном варианте действий не удавалось.
Между тем облака уже подминают самолет под себя, прижимают его к степи. Затем на штурмовик с бешеной злобой набрасывается пыльный смерч с дождем. Выйдя, из повиновения, "Ил" опускается все ниже, того и гляди, зацепится за бугор.
Но вдруг снижение сменяется броском вверх. Вой вращающегося винта, рокот моторного выхлопа время от времени заглушаются залпами грозовых разрывов, а перед глазами извиваются стремительные огненные змеи. Облака выбрасывают их из своего чрева, но они, к счастью, не попадают в самолет. Действия пилота подчинены одному: выбраться отсюда, лечь на обратный
С той поры прошло около двух десятков лет. И вот снова он воюет с грозой… Бомбардировщик на частых облачных ухабах кидает так, что слышится звон металла и натужный скрип конструкции. И при каждом броске невольно в сознании мелькает: "Выдержит ли?.: Не подведет ли?… Выдержит!… Нет худа без добра! Бол-танка, наверное, помогает быстрее лед с крыльев сбрасывать!"
Когда до земли остается две тысячи метров, Сохатый начинает готовиться к посадке.
– "Янтарь", до аэродрома осталось сорок километров. Какие будут указания?
– "Гранит", вас не вижу. Опоздали вы немного. Сейчас с запада к нам подошла мощная гроза. На аэродроме порывистый ветер с дождем. Посадка возможна только с востока. Все радиотехнические средства обеспечения переключены на новое направление захода, но еще устанавливаем прожектора. Придется вам потерпеть еще минут пятнадцать.
– "Янтарь", ждать не могу - топлива нет. Буду садиться с ходу, втемную. Смотри, чтобы прожектористы со своими машинами на посадочную полосу впопыхах не выскочили!
– Не беспокойтесь! Безопасность обеспечим. Нижняя кромка облаков рваная, высотой от ста до трехсот метров.
В словах руководителя полетов слышится тщательно скрываемая тревога. Сохатый хорошо понимает подполковника. Наэлектризованные, наполненные водой облака засветили экраны локаторов посадочной системы, в них невозможно найти его самолет. Руководитель полетов превратился в созерцателя, вынужденного ждать, чем закончится полет. Ответственность и понимание сложности обстановки тяжело наваливаются на него, учащают дыхание, заставляют тревожно биться сердце.
Иван Анисимович по опыту знает, как не просто ждать с микрофоном в руке, сознавая, что в сущности-то и нечем помочь летчику. Обстановка требует активных действий, а ты вынужден лишь удерживать себя от необдуманного слова, резкой интонации, чтобы не навредить.
"Как и чем мне он может сейчас помочь, если не знает и не видит, что и как я делаю? Ему неведомо, о чем я думаю и как себя чувствую… Мне тяжело, а ему, наверное, еще хуже от всей этой вынужденной сознательной "бездеятельности".
…До земли - тысяча метров, Аэродром в двадцати километрах. Значит, еще три с половиной минуты войны с погодой.
Сохатый принуждает себя работать спокойно, не торопясь. Управлять ему приходится прежде всего собой, а уже потом самолетом.
– Штурман, готовиться к посадке. Пристегнуться на катапультном кресле!
– Разрешите, командир, этого не делать. Нижнее переднее стекло моей кабины дождем почти не заливается. Если буду глядеть в него, то, возможно, помогу в выводе самолета на посадочную полосу, да и высоту подскажу перед посадкой.