Преподобный Амвросий
Шрифт:
А старец мой, как на грех, ну, точно вот, прости Господи, в издевку мне, такой меня, после всенощной, радостный встречает!.. Горько, обидно мне стало: и чему, думаю я, он радуется… А скорби своей все-таки вслух высказать не осмеливаюсь. Заночевал я таким-то порядком и третью ночь. За ночь скорбь моя понемногу поулеглась: не воротишь того, что плыло, да сквозь пальцы уплыло… Наутро прихожу от обедни к старцу, а он мне: „Ну, теперь пора тебе и ко двору! Ступай с Богом! Бог благословит! Да по времени не забудь Бога поблагодарить!..“
И отпала тут от меня всякая скорбь. Выехал я себе из Оптиной пустыни, а на сердце-то так легко и радостно, что и передать невозможно… К чему только сказал это батюшка: „По времени не забудь Бога поблагодарить!..“ Должно, думаю, за то, что Господь в храме три дня подряд удостоил побывать. Еду я домой неспешно и о заказчиках своих вовсе не думаю: уж очень мне отрадно было, что батюшка со мною так обошелся.
Приехал я домой, и что бы вы думали? Я в ворота, а заказчики мои за мной; опоздали, значит, против уговору на трое суток приехать. Ну, думаю: „Ах ты, мой старчик благодатный! Уж подлинно - дивны дела Твои, Господи!..“ Однако не тем еще все это кончилось. Вы послушайте-ка, что дальше-то было! Прошло с того времени не мало. Помер наш отец Амвросий. Года два спустя после его праведной кончины
– Что ты, Бог с тобой! Бредишь ты…
– Нет, хозяин, верно тебя убить хотел. Помнишь, ты из Оптиной запоздал на трое суток приехать. Ведь нас трое, по моему уговору, три ночи подряд тебя на дороге под мостом караулили; на деньги, что ты за иконостас из Оптиной вез, позавиствовали. Не быть бы тебе в ту пору живым, да Господь, за чьи-то молитвы, отвел тебя от смерти без покаяния… Прости меня, окаянного, отпусти, Бога ради, с миром мою душеньку.
– Бог тебя прости, как я прощаю!
Тут мой больной захрипел и кончаться начал. Царствие Небесное его душеньке! Велик был грех, да велико и покаяние!»
Замечателен случай, бывший с К. Н. Леонтьевым [71] , проживавшим тогда в Оптиной пустыни. По переселении старца в Шамордино он задумал уходить оттуда. В августе 1891 года, месяца за два до кончины старца, он приехал к нему в Шамордино и, получив от него благословение на перемещение в Сергиевский Посад, простился с ним. Старец с особенною любовью благословил его и сказал при этом: «Скоро увидимся». К. Н. Леонтьев не придал сначала этим словам особенного значения, но когда, два месяца спустя, узнал о кончине старца, взволновался и стал говорить: «Значит, и я скоро умру!» И действительно, не прошло и сорока дней после смерти старца, как К. Н. заболел воспалением легких и скончался в ноябре того же 1891 года.
– Замечательно еще, что К. Н. Леонтьев, страдая очень тяжелою внутреннею болезнью, со страхом думал о том, что его смерть от этой болезни будет очень мучительной. Но старец его всегда успокаивал и говорил: «Нет, ты не от этой болезни умрешь». Так и вышло: К. Н. Леонтьев умер от воспаления легких, одной из наименее мучительных болезней.
71
К. Н. Леонтьев, известный писатель и публицист, был одно время российским консулом в Турции. Совершенно холодный и равнодушный к вере и религии, он, в одно из своих посещений Афона, под влиянием бесед с тамошними старцами Иеронимом и Макарием, совершенно возродился духовно и стал глубоко верующим христианином. Затем, по возвращении в Россию, он познакомился и с Оптиной пустынью и ее старцем Амвросием.
Отец Амвросий имел сильное влияние на К. Н. Леонтьева в последние годы его жизни. Сам Леонтьев рассказывает в одном из своих писем, что в первые пять лет своего знакомства со старцем он никак не мог подойти к нему, сблизиться с ним и получать от него духовную пользу, однако постоянное и мягкое воздействие старца оказало свое влияние на Леонтьева, и в 1879 году в его отношении к старцу произошла резкая перемена, - он стал с любовью во всем его слушаться и с этих пор, до конца своей жизни, в продолжение 11 лет оставался его верным и преданным учеником.
«…В 1847 году я приехал из Турции, „обвеянный Афонским воздухом“, и вскоре поехал в Оптину. Отец Амвросий мне чрезвычайно понравился, но я все-таки в течение 5 лет не получал от него тех утешений, которые получал от более сурового Иеронима Афонского. А душевная моя жизнь была очень сложная, трудная, очень запутанная - и сердечно, и хозяйственно и т. д. Ужаснее всего было то, что надо было говорить о. Амвросию все кратко, все только в окончательном выводе, без всяких объяснений. Это была мука - после Иеронима, который со мной беседовал, расспрашивал, про себя рассказывал, объяснял, благословлял и т. д., - слышать всякий раз: „Вы покороче; я утомлен; я очень слаб; вы без предисловий; ждет игумения; ждет одна купчиха-вдова уже 3-й день. Поскорее!“ и т. д.
Климент выручал, конечно; он рассуждал за старца; он употреблял все усилия, чтобы приучить меня к нему. Я старался - 5 лет ездил в Оптину и очень любил туда ездить, но гораздо больше через Климента, чем через о. Амвросия.
Когда Климент умер, и я сидел в зальце о. Амвросия, ожидая, чтобы меня позвали, - я помолился на образ Спаса и сказал про себя: „Господи! Наставь же старца так, чтобы он был опорой и утешением! Ты знаешь мою борьбу“. И вот о. Амвросий на этот раз продержал меня долго, успокоил, наставил, и с той минуты все пошло совсем иначе. Я стал с любовью его слушаться, и он, видимо, очень меня любил и всячески меня утешал!..»
Тот же К. Н. Леонтьев сообщает в одном из своих писем следующий случай прозорливости старца Амвросия.
«Около бывшего моим Кудинова в Мещевском уезде есть деревня Карманово г. Раевского; в Карманове есть молодой мужик Егор; был в солдатах и пришлось ему в числе других 15 человек вынимать жребий, кому возвращаться домой с билетом. Он помолился: „Илья пророк! Отец Амвросий! Успенье Божией Матери! помогите, чтобы домой уйти!“ Жребий выпал сообразный его желанию. Егор обещал сходить в Оптину. Возвратившись домой, стал, как водится, откладывать, забывать. Вдруг он тяжело заболевает. Лежал долго, но в памяти. Конечно, стал каяться и снова молиться. Однажды лежит он и видит: входит старичок монах в коротенькой свиточке, в старой шапочке, подходит и говорит ему: „Бог тебе поможет, а исполнить обещание надо“. И ушел. Были родные в избе, но кроме [н]его [старичка] никто не видал. Так как это было не во сне (что свидетельствуют и родные, т. е. что он не спал), то его это сильно поразило, конечно. Вскоре после этого он поправился, рассказал родным о видении своем, и так как он не только никогда самого о. Амвросия не видал, но даже и портрета его, а слышал, что у помещика есть карточка, то пошел к Раевскому и увидал, что это тот самый старичок! На днях он пришел сюда, и старец его принял. Когда он рассказал ему все, о. Амвросий сказал ему: „Это по твоей вере - Бог тебе послал, и за то, что ты не пьяница, в семье хорошо живешь и черным словом никогда не бранишься“. Это и Егора и нас всех особенно поразило. Действительно, Егор таков и никогда дурными словами
Одним из последних случаев прозорливости старца был следующий. Во время поминальной трапезы в Шамордине, тотчас после отпевания батюшки отца Амвросия, произошло событие, которое произвело на всех присутствовавших сильное впечатление. Одна из присутствовавших за трапезой вместе со своим мужем духовная дочь старца просила как-то у батюшки совета и благословения - взять какого-либо ребенка на воспитание. В 1890 году, почти в самую же половину октября, старец сказал ей в ответ на ее просьбу: «Погодите, через год я сам укажу вам для усыновления ребенка». За обедом приехавшие на похороны супруги с горестью вспомнили слова старца и пожалели, что кончина батюшки не дала ему исполнить своего обещания. Но еще не успел окончиться обед, как пронесся слух, что у крыльца начальнического корпуса, где гости обедали, нашли подкинутого младенца. Когда об этом услыхала бездетная супруга, она кинулась к малютке и с чувством глубокого умиления воскликнула: «Это батюшка послал мне дочку». И ребенок был увезен ею с собою и впоследствии усыновлен.
Кроме случаев прозорливости известны еще многие случаи, когда по молитвам старца больные получали исцеление. Такие случаи бывали как при жизни старца, так и по кончине его.
При жизни батюшки многие обращались к нему с просьбою помолиться об исцелении от тяжких болезней. И большею частью, в крайних случаях, когда врачебное искусство оказывалось бессильным. В таких случаях старец чаще всего советовал воспользоваться Таинством Елеосвящения, причем объяснял и в письмах, и лично, что посредством сего Св. Таинства человек получает разрешение от всех забвенных и недоуменных грехов, и что многие совершенно неправильно отлагают совершение этого таинства до самой кончины.
Иногда же старец назначал служить молебны пред местными чудотворными иконами или посылал в Тихонову пустынь (18 верст от Калуги) помолиться угоднику Божию Тихону Калужскому и покупаться в его целебном колодце. Но иногда, по данной ему от Господа благодати, исцелял и своею непосредственною молитвою, как показывают следующие, например, случаи. Вышеупомянутая духовная дочь о. Амвросия, А. А. Шишкова, рассказывает о себе: «В 1877 году я очень хворала, почти год, сильною горловою болезнью, вследствие простуды. Едва могла я глотать одну жидкую пищу. Жила я тогда в деревне и лечилась. Доктора, видя, что болезнь моя усиливается, посоветовали мне ехать в Москву, созвать консилиум и жить за границей в теплом климате. В это время в соседний женский Троекуровский монастырь приехала г-жа Ключарева, жившая со своими внучками при Оптиной пустыни, где вблизи было у нее свое имение. Узнав, что я так хвораю, она предложила монахиням передать мне ее совет - обратиться к оптинскому старцу о. Амвросию письменно и просить его молитв. Сначала я не обратила внимания на эти слова. Но, видя ухудшение своего болезненного состояния, решилась написать старцу (хотя и не знала его), прося его молитв за меня, болящую. Батюшка скоро мне ответил: „Приезжай в Оптину, ничтоже сумняся; только отслужи молебен Спасителю, Божией Матери, св. Иоанну Воину и свт. Николаю Чудотворцу“. Предложение поехать в Оптину пустынь меня сильно устрашило, ибо я знала, какой длинный и трудный путь предстояло мне совершить, между тем как от истощения сил я не могла вставать.
„Как я поеду?“ - думалось мне. Но подчеркнутые слова - „ничтоже сумняся“ - подкрепили мой дух и мои силы, и я, несмотря на просьбу детей не ехать и на убеждение доктора, пригласила священника, отслужила молебен и на другой же день поехала, сначала в карете, а там по железной дороге и снова на лошадях. По приезде в Оптину я просила узнать у батюшки в скиту, когда могу к нему приехать. Он приказал мне сказать, чтобы я сейчас отдыхала, а на другой день пошла бы к обедне и оттуда к нему... Так я и сделала... Когда я вошла к батюшке в комнату с госпожою Ключаревой, она, ставши перед ним на колени, начала со слезами просить: „Батюшка, исцелите ее, как вы умеете исцелять“. Сильно старец разгневался на эти слова и приказал г-же Ключаревой немедленно удалиться. Мне же сказал: „Не я исцеляю, а Царица Небесная; обратись и помолись Ей“. В углу комнаты висел образ Пресвятой Богородицы. Потом он спросил, где болит горло. Я показала правую сторону горла. Старец с молитвою три раза перекрестил больное место. Тут же как будто некоторую бодрость я получила. Приняв благословение у батюшки и поблагодарив его за милостивый прием, я удалилась. Прихожу в гостиницу, где меня ожидал муж и одна знакомая дама, В. Д. М.-П. При них-то я попробовала проглотить кусочек хлеба, чтобы удостовериться, лучше ли мне стало за молитвами старца. Прежде я не могла глотать ничего твердого. И вдруг - какая же была моя радость!
– я без боли, очень легко, могла все есть, и до сих пор боль ни разу не возвращалась, - вот уже прошло тому 15 лет!»
Приводим рассказ г-жи В. Д. М.-П. о чудесном выздоровлении ее сына.
«27 мая 1878 года четырнадцатилетний сын наш Дмитрий заболел непонятным для нас недугом: страданием уха, головы и челюстей, с сильною течью из правого уха и жаром, доходившим до 40 градусов. При этом он лишился слуха. Ночью он стонал, кричал от боли, бредил. Его сон был беспокойным, прерывистым; но часто ночи проходили совсем без сна. Мы приписывали эти страдания внутреннему нарыву в ухе и очень боялись последствий. Приглашенный доктор - специалист по ушным болезням г. Беляев, - по тщательном осмотре больного, объявил нам, что у нашего сына очень серьезный случай ушного катара, происшедшего вследствие воспаления среднего уха, и что этот упорный катар произвел прободение барабанной перепонки. Эта болезнь признается неизлечимою. Доктор Беляев, между прочим, стал нас утешать, говоря, что надежда есть на молодые годы больного, что в этой болезни необходимо большое терпение, что в отдаленном будущем можно надеяться на поправку и т. п. Присутствие же нарыва он положительно отрицал. После двух недель то усиливающихся, то ослабевающих страданий доктор посоветовал нам перевезти сына в деревню на чистый воздух, так как у больного явилось сильное малокровие, страшная бледность и упадок сил. Повинуясь совету врача, мы бережно перевезли сына в деревню (в Можайском уезде Московской губернии), надеясь на благотворное влияние перемены воздуха. В самый день приезда страдания больного до того усилились, что лицо его искажалось, глаза с трудом открывались, и очень часто мучительные крики стали раздаваться по всему дому… С каждым днем страдания и слабость усиливались, так что больному трудно было приподнимать голову с подушки, и малейший шум или даже звук причиняли ему крайние страдания. Вообще состояние его казалось безнадежным, но Господь велик и милостив. 24 июня мой муж приехал из Москвы в деревню и предложил мне всей семьей ехать помолиться и поговеть в Оптину пустынь и там попросить благословения и св. молитв о. Амвросия. Уезжая, мы поручили больного сына попечению учителя и старой няни, которые оба его любили и в которых мы были уверены.