Прерванная дружба
Шрифт:
– Но ведь пустяки-то и важны! Я могу простить человека, которого толкнули на убийство или грабёж нужда или даже просто пьянство, но сплетника или…
– Ах, пощадите, мадемуазель! – раздалось за её спиной. – Не лишайте меня остатков самоуважения. Я ведь закоренелый сплетник, но до убийства обычно не дохожу. Разве только, как мягко выразился Маршан, если искушение бывает слишком сильно.
Они не слышали, как Феликс подошёл к ним своей бесшумной походкой. Маргарита, смеясь, протянула ему руку.
– Тот, кто подслушивает, ничего хорошего о себе не услышит.
Феликс поцеловал Маргарите руку, принёс новогодние поздравления и сказал несколько комплиментов. Когда он отошёл от сиявшей хозяйки, лицо Маршана уже приняло обычное выражение.
– Ещё подарок! – воскликнула девушка, беря свёрток, который положил около неё Феликс. – Но вы же обещали не делать мне больше подарков!
– В Новый год все обещания нарушаются! – беспечно отвечал он, угрюмо наблюдая, как она развязывает свёрток.
Кто бы мог заподозрить, что она способна на такую жестокость? Бросить в лицо старику, своему гостю, его мучительную и постыдную тайну!.. А Рене? Кто дал ему право рассказывать Маргарите секреты Маршана?
Внезапно лицо его прояснилось. Какая нелепая мысль пришла ему в голову! Ей, конечно, никто ничего не говорил, – это доказывают её слова. Если б только Маргарита знала, она, конечно, не коснулась бы этой темы. Она задела больное место в полном неведении. Как он мог подумать, что Рене проболтался? На Рене можно положиться.
Восторженный возглас Маргариты прервал его размышления:
– Какая прелесть! И как вы догадались выбрать душистый майоран? Рене, наверное, сказал вам, что это мои любимые цветы. Посмотрите-ка, доктор!
Белая шаль, очень тонкая и мягкая, была расшита по краям цветами душистого майорана. Когда Маргарита развернула блестящие складки, оттуда выскользнула карточка. Она подняла её и пробежала написанное на ней четверостишие. Потом перечла его ещё раз, растерянно хмурясь.
– Это ведь по-английски? Какое странное написание слов! Должно быть. это старинные стихи? Нет, дайте я попробую прочитать сама.
Феликс наклонился над Маргаритой и стал объяснять ей непонятные слова. Он стыдился своих несправедливых подозрений.
Цветы майорана —Цветы добродетели —Наряд твой девичийУзором расцветили.Девушка подняла глаза, щеки её порозовели.
– Какая прелесть! Где вы их отыскали?
– Это всего-навсего английские стихи, которые вы презираете. Вы найдёте их в одной из этих отвергнутых вами книг. Маргарита подняла руки вверх.
– Сдаюсь! Я покорна, как граждане Кале, и завтра же возьмусь за самую толстую книгу. Вы глядите на меня с сочувствием, доктор, и вы совершенно правы – смотрите, какая она толстая.
– Впервые слышу, что Маршан способен смотреть на кого-то с сочувствием, – сказал вошедший с Бертильоном Рене. – Майоран, Феликс? Но ведь вы говорили, что на шали будут маргаритки?
– Я передумал, – ответил тот. – Не люблю маргаритки.
– Не любите маргаритки? Но почему же?.. – в один голос удивлённо воскликнули брат и сестра. Феликс рассмеялся.
– Неужели это такое преступление? Нет, я их люблю, но они смущают меня. У них такие ужасно большие чистые глаза, что я пугаюсь при мысли, сколько тайн им должно быть известно…
– Да, но они умеют молчать, – заметил Маршан. На другой день Рене увидел, что Маргарита пробует читать Чосера.
– Его язык слишком архаичен, – сказал он. – Не попробовать ли нам Шекспира? Можно выбрать какую-нибудь пьесу и читать её в лицах.
– Но он заикается.
– При чтении – никогда. Я не представлял, как могут звучать английские стихи, пока не услышал его.
Когда пришёл Феликс, Маргарита предложила читать Шекспира.
– Если уж я обречена изучать английские стихи, я хочу послушать, что из них можете сделать вы. Рене утверждает, что в вашем исполнении самые плохие звучат великолепно. Это правда, что в Манаусе вы мучили Рене Мильтоном, а он полюбил его? Я послушная ученица, но предупреждаю – Мильтона читать не буду. Это моё окончательное решение.
– Когда у Рене был приступ лихорадки, я развлекал его «Самсоном». Надеюсь, он ему понравился; но, как бы то ни было, эти стихи мне слишком дороги, чтобы расточать их на легкомысленную девицу, неспособную их оценить. Вас ждёт «Генрих Шестой» – все три части – в наказание за непочтительность к Мильтону.
– Смилуйтесь над ней, – запротестовал Рене. – Это слишком жестоко. Давайте возьмём «Ричарда Третьего», над ним по крайней мере не уснёшь.
– Нет, я не позволю обучать свою ученицу бранным словам.
– Боитесь, как бы она не использовала их, если вы засадите её за Мильтона?
– Да, например «паук раздувшийся» – подходит? Конечно. Но смею заметить, кривая з-злая жаба может оказаться чувствительной. Нет, мы возьмём «Генриха Пятого» – будет урок английского языка, и только – Вы, мадемуазель, будете принцессой Катариной, она тоже недолюбливала английский язык. А Рене будет Флюэлленом.
Рене посмотрел на Феликса и рассмеялся.
– «Коль скоро ваша милость честный человек»? И даже если ваша милость не таковы. Не огорчайся. Ромашка, «Генрих Пятый» – вещь вполне сносная.
– Что-то не верится, – надувшись, ответила Маргарита. Её и Феликса охватило какое-то буйное веселье. За ужином они наперебой поддразнивали друг друга, а когда со стола было убрано и книги открыты, они никак не могли успокоиться. Пока читался пролог и диалог двух епископов, они вели себя как расшалившиеся дети, подзадоривая друг друга на всякие глупости. Маргарита впервые показала Феликсу, как она умеет перевоплощаться, и архиепископ кентерберийский в её исполнении был таким великолепным шаржем на отца Жозефа, что при словах: