Шрифт:
Ингрид и Сенфорду
КАСАТЕЛЬНО ТОПОГРАФИИ ПАРАЛЛЕЛЬНОЙ ВСЕЛЕННОЙ
Меня спрашивают: как ты туда попала? На самом деле
Точно так же, как соскользнуть в объятия параллельной вселенной. Их столько вокруг нас: мир преступников, мир не полностью дееспособных, мир умирающих, а может быть – и мир мертвых. Эти миры существуют параллельно нашему и похожи на него, но не являются его частью.
Джорджина, подружка, с которой я разделяла больничную палату, соскользнула молниеносно и бесповоротно – еще когда ходила в третий класс общей школы. Она сидела в кинотеатре, смотрела фильм, как вдруг через ее голову прокатилась могучая волна темноты. На несколько минут весь мир скрылся из ее глаз. И она уже знала, что сошла с ума. Она огляделась, желая проверить, не случилось ли с остальными зрителями то же самое; но нет, все сидели спокойно, погруженные в развертывающемся на экране действии. Она выбежала из кино, поскольку царящая в зале темнота, соединившись с темнотой в ее голове, была невыносимой.
– И что потом? – спросила я у нее.
– А потом много темноты, – ответила она.
Но большинство людей пересекает границу постепенно, делая в тонкой мембране, натянутой между тут и там, ряд надрезов, прежде чем появится крупное отверстие. А кому удается остановиться, увидав крупную дыру?
В параллельной вселенной все физические законы отменяются. Летящее вверх не обязательно обязано упасть, находящееся в состоянии покоя тело вовсе не обязано в этом состоянии оставаться, не каждое действие вызывает одновременное и обратное по направлению противодействие. Опять же, время там тоже не такое же. Оно может идти по кругу, может идти вспять, а может и незаметно проскользнуть от сейчас до когда-то. Сама по себе молекулярная структура твердого тела становится весьма текучей: столы могут сделаться часами, лицами или цветочками.
Только обо всем этом узнаешь позднее.
Еще одна удивительная черта параллельной вселенной заключается в том, что хоть снаружи она остается невидимой, но как только попадешь вовнутрь, ты все время видишь тот мир, из которого прибыл. Мир этот иногда выглядит грозным и могущественным, он трясется словно гигантская куча крутого студня, но иногда он совершенно миниатюрный и малюсенький, искусительно блестит и кружит по своей орбите. Но в любом случае, его невозможно не заметить.
Из любой камеры Алькатраса из окно виден Сан Франциско.
ТАКСИ
– У тебя прыщ, – сказал врач.
А я так надеялась, что никто ничего не заметит.
– Ты выжимала его, – продолжал он.
Когда я проснулась утром того дня – соответственно пораньше, чтобы не опоздать на условленную встречу – мой прыщ достиг того состоянии обоснованной надежды, в котором он буквально молил о том, чтобы его выжали; он вопил и с тоскою вздыхал о свободе. Высвобождая его из под маленькой беленькой шапочки, выжимая его до первой кровяной капельки, я почувствовала, что исполняя свою обязанность самым надлежащим образом. Я сделала все, что для прыща в такой ситуации можно было сделать.
– Ты выжимала его, поскольку что-то в самой себе тебе не понравилось, – продолжал далее врач.
Я кивнула. Похоже, что он будет болтать об этом до тех пор, пока я не признаю его правоту, вот я и кивнула.
– У тебя есть парень?
Я снова кивнула.
– Он доставляет тебе проблемы? – Вообще-то говоря, это и вопросом не было, на сей раз это он кивнул вместо меня. – И тебе что-то в самой себе не понравилось, – повторил врач. Вдруг он поднялся из-за стола и направился ко мне. Это был смуглый, довольно-таки полный мужчина, фигуристый, с приличным брюшком, под которым в тело врезался брючный ремень.
– Тебе нужно отдохнуть, – заявил он.
Понятное дело, отдохнуть было бы здорово, тем более, что мне пришлось очень рано подняться, чтобы прибыть на встречу вовремя (врач жил далековато в пригороде), к тому же дважды пришлось пересаживаться с одного поезда на другой. И самое паршивое, вскоре мне нужно было эту же дорогу повторить, только в обратном порядке, чтобы попасть на работу. Одна только мысль об этом была мучительной.
– А не считаешь ли ты, – спрашивал он, нависая надо мной, – не думаешь ли ты, что тебе нужен отдых?
– Да, – ответила я.
Он размашистыми шагами направился в соседнюю комнату, откуда через мгновение до меня донесся разговор по телефону.
Впоследствии я частенько размышляла об этих последующих десяти минутах – моих последних десяти минутах. Что-то подсказывало мне встать и выйти – пройти сквозь двери, через которые я сюда вошла, пройти несколько улиц до железнодорожной станции и подождать поезда, который заберет меня к моему озабоченному проблемами парню, к работе и к магазину с предметами домашнего хозяйства. Только я была слишком уставшей.
Врач вернулся явно довольный собой, но в то же время чем-то ужасно озабоченный. Глаза его буквально горели гордостью.
– Имеется койка, – громко объявил он. – Так что сможешь отдохнуть. Всего лишь парочка недель, годится? – Тут в его голосе прозвучала просящая нотка. Я почувствовала легкий испуг.
– Я пойду туда, – сказала я. – В пятницу.
Сегодня был вторник. Мне показалось, что до пятницы он, возможно, еще передумает. Врач, однако, навис надо мной с этим своим пузом и компетентно заявил:
– Нет, не в пятницу. Сейчас же.
Мне это показалось не совсем разумным.
– Я договорилась на ланч, – защищалась я.
– Забудь про ланч. Никуда ты не пойдешь. Поедешь в больницу, – торжествовал он.
В этих дальних пригородах, когда еще не исполнилось восьми утра, царило какое-то обезоруживающее спокойствие. Никому из нас уже нечего было сказать. Я услыхала, как под дом доктора подъезжает такси.
Врач взял меня под локоток – крепко, словно клещами сжимая его своими толстыми, сильными пальцами – и решительно вывел из кабинета. Не отпуская моей руки, он открыл заднюю дверку автомобиля и легонько подтолкнул меня вовнутрь. На какое-то мгновение его большая голова очутилась вместе со мною внутри такси. Но он тут же отпрянул и захлопнул дверь.