Преследователь
Шрифт:
— Что вы придумали? Так знайте: либо он сегодня вечером будет играть, либо я больше у вас не пою!
Она повернулась к выходу. Я хотел ее удержать, но Вальтер сказал усталым тоном:
— Оставь ее, она больше никогда не будет петь у нас. Если он действительно шпик, «Серебряной шестерке» конец.
Я предложил допросить его понастойчивее, чтобы добиться полной ясности.
Вальтер кивнул:
— Мы сейчас приведем его сюда и будем задавать ему вопросы. Следите за выражением его лица. Ты, Даниэль, сделаешь вид,
Я вывел его. Он стоял в дверях. Сам бледный, но взгляд зоркий, настороженный, губы стянуты в кораллово-красное колечко. Мне бросилось в глаза, что у него одного из всех нас не был измученный, изголодавшийся вид. Но это, возможно, не имело отношения к делу.
Начал Вальтер. А за ним и все мы стали задавать вопросы, точные, прямые вопросы. Он отвечал. Мюке принес водку.
Вальтер налил всем. Никто не стал пить, кроме Пауля. Это были страшно напряженные часы. Мы сидели вокруг Пауля и непрерывно задавали ему вопросы. Нам необходимо было во всем удостовериться. Растерянность сменялась злобой, ненавистью, изнеможением, голым страхом. Под конец Вальтер вскочил и выкрикнул:
— А я тебе говорю, Пауль, ты шпик!
— Нет.
— Но ты рассказал о нас в гестапо.
— Меня расспрашивали о моих знакомых.
— И ты отвечал!
— А что мне было делать?
Мюке снова наполнил стаканы.
— Успокойтесь! Кто хочет еще?
Пауль выпил до дна. Пот мелкими капельками проступил на его дряблом лице. Вальтер неумолимо продолжал допрос.
— Что ты рассказал о нас? Хочешь, я скажу? Что Мы не нацисты, а Ева не арийка. Ты сказал так? Говори, да или нет?
— Но больше я ничего не говорил.
Наступила мертвая тишина. Потом голос Вальтера произнес еле слышно, но очень четко:
— Ты сказал, что Ева не арийка?
— Ну и что ж? Они и сами давным-давно это знали! Налей мне еще, Мюке.
— А про наши разговоры и все прочее ты тоже рассказал?
— Как ты смеешь так обо мне думать?
Но тебя об этом спрашивали? Припомни хорошенько!
— О чем только меня не спрашивали! Неужели ты думаешь, я хотел вас предать?
— А ты думаешь, каждый, кто предает, хочет предать?
— Так вот… я точно не могу припомнить. Все это ужасно тяжело. У меня голова пошла кругом от их расспросов. А теперь вы меня совсем замучили. Довольно, слышите, довольно. Перестанете вы меня выспрашивать?
— Нет! — крикнул Вальтер.
— Тогда налейте мне еще.
Вальтер стоял перед ним вплотную. Он один продолжал спрашивать. Вопросы и ответы становились все торопливее, все взволнованней.
— Они все знают про листовки, сознайся, Пауль!
— Нет! — взвизгнул Пауль и вскочил. Вальтер схватил его за лацканы и крикнул ему прямо в лицо.
— Сознайся!
— Сознайся… сознайся… Вы меня замучили!
—
Они стояли лицом к лицу; глаза Вальтера сверкали грозной силой, беспомощное лицо Пауля дергалось от страха.
— Я хочу выпить…
— Незачем. Ты все сказал.
— А листовки, неужели ты говорил о них, Пауль? — спросил я.
— А что мне было делать?
Я оцепенел от ужаса. Он сознался!
— Ты рассказал им о листовках?
Пауль вырвался. Он не помнил себя:
— Рассказал… рассказал… Вы не знаете, что там делается! Не знаете! Нет, не знаете! Да, я рассказал! Да, да, да! И вы бы тоже рассказали. Вы, вы все! Ду-AtaeTe, там сидят дураки? Им очков не вотрешь. Они обо всем осведомлены. Нам нужно скрыться. Предупреждаю вас, пока не поздно! Вот что! Теперь вы обо всем знаете! Дайте мне выпить.
Он выпил. Потом повалился на стул.
— Мы ведь давно уже врозь, — бормотал он. — А теперь «Серебряной шестерке» крышка… крышка.
Никто из нас не проронил ни слова. Я косился на дверь. Меня удивляло, почему в нее еще не вломился отряд эсэсовцев.
Вдруг Мюке, как тигр, прыгнул к Паулю и, взвыв от ярости и отчаяния, принялся молотить его кулаками, но Вальтер его оттащил. Пауль через силу поднялся на ноги и, отдуваясь, стал приглаживать волосы.
— Пойду домой.
Вальтер дал ему пинка, так что он отлетел к двери в чулан.
— К гестаповскому комиссару, да? Нет, ты останешься здесь!
Раскинув руки, Пауль прислонился к стене.
— Прикажешь мне кричать, чтобы сбежалась вся улица? — От страха он не говорил, а визжал.
Вальтер рывком распахнул дверь.
— Ты останешься! — Он втолкнул Пауля в чулан. Но тот успел обернуться и выкрикнул, вне себя от страха:
— Задумали убить меня потихоньку, да?
— Увидишь… если не перестанешь шуметь, мы тебя принудим замолчать, так и запомни! — ответил Вальтер и запер за ним дверь.
Кто сам не побывал в таком положении, не может даже вообразить себе наш ужас. Все ясно, сомнений больше нет. Пауль действительно шпик.
Мы смотрели на дверь, за которой он был заперт. Мы долго совещались и не расходились до самого утра. Должен сознаться: мы самым серьезным образом обсуждали вопрос, не убить ли его. Он или мы. Иного выбора теперь не было. А нас было пятеро. Каждый ко-мандир на фронте предпочел бы пожертвовать одним солдатом вместо пятерых. Это был аргумент Пелле. Но к утру мы приняли другое решение. Перед уходом мы отперли дверь. Он лежал в старом кресле и спал. Он много выпил, да и таблетки оказали свое действие. Тяжелые пепельно-серые веки были плотно сомкнуты, рот приоткрылся во сне, и ярко краснели толстые губы. Он слегка похрапывал. Мы недоверчиво всматривались, спит ли он. Но веки не дрожали. Расслабленное тело безвольно покоилось в старом плетеном кресле. Мы вышли. Вальтер снова запер дверь и оглядел нас: