Престолы, Господства
Шрифт:
— Я взял её на руки, — сказал он глухо. — Я долго её держал. А затем я положил её и отправился за помощью.
— Ещё только одно, сэр. Вы случайно не заперли французское окно в гостиной тем утром? Может быть, прежде, чем покинуть дом, чтобы вызвать полицию?
— Нет, я… Харвелл замолчал, а потом покраснел. — Там было выбито стекло, — сказал он. — Я предположил, что именно там кто-то и вошёл.
— Окно было заперто, сэр, и ключа в нем не было, — сказал Чарльз. — Выбитое стекло указывает на попытку проникновения, но, должно быть, она закончилась неудачей.
— О, но теперь я вспомнил! — воскликнул Харвелл. — Конечно же, я действительно запер окно. Как вы и сказали, я запер его, когда отправился
Говоря это, он достал ключ и вручил его Чарльзу.
— Благодарю вас, сэр, это очень поможет.
— Это всё? — спросил Харвелл. — Могу я уехать?
— Вы не против, если сначала у вас снимут отпечатки пальцев, сэр?
— Мои отпечатки? Какого чёрта?
— У полиции должны быть отпечатки всех, у кого была законная причина находиться в доме, — сказал Уимзи, — чтобы иметь возможность идентифицировать любые отпечатки, которых там быть не должно. Ваши и вашей жены будут везде, прислуга также оставила отпечатки повсюду. Когда мы их отбросим, оставшиеся могут указать на убийцу.
— Понимаю. Тогда ради Бога.
— Между прочим, как я понимаю, прислуга имеется?
— Мы никого постоянно не держали. Если была нужда, нанимали кого-нибудь из деревни. Не знаю, кого она взяла в этот раз.
— Не волнуйтесь, сэр, мы найдём, кто бы это ни был, — сказал Чарльз. — Теперь, когда мы взяли ваши отпечатки, вам следует вернуться домой или в ваш клуб, и, если будете уходить куда-нибудь больше, чем на полдня, оставляйте уведомление, чтобы мы знали, где вас найти.
— Не думаю, что смогу сесть за руль, — сказал Харвелл, — показывая им дрожащие руки.
— Я отвезу вас в город, — предложил Уимзи. — Мне пора возвращаться. Бантер может привести домой «даймлер», когда закончит. Увидимся завтра, Чарльз?
— Конечно. Не беспокойтесь, мистер Харвелл, мы поймаем человека, который убил вашу жену.
— Человека? — Харвелл, казалось, удивился. — Зверя. Она была такой красивой! Мерзкий зверь!
Питер стремительно вошёл в библиотеку, где Харриет читала у камина.
— Мне сказали, что ты была нездорова, — произнёс он.
— Приболела. Теперь всё прошло. Должно быть, съела что-нибудь. Обо мне прекрасно позаботились, Питер, не смотри так похоронно! Манго уложила меня в постель, а миссис Трапп сделала простой рисовый пудинг — она сказала, что уж это-то можно, если можно хоть что-нибудь вообще, — и посмотри на меня — как огурчик.
— Это ужасный шок, — сказал Питер, садясь.
— Тебе ещё хуже.
— Почему ты так говоришь?
— Тебе же пришлось видеть тело.
— Да. И меня действительно тряхануло. На ней был один их этих бретонских воротничков, как у тебя. Я так понимаю, весь Лондон их носит?
— Нет, но я дала ей несколько своих. Они так ей шли.
— А!
Он замолчал. Харриет сидела абсолютно неподвижно, ожидая, расскажет ли он ей о расследовании. Конечно, он мог не захотеть, и она, конечно, не собиралась расспрашивать. Но если бы он не захотел, что-то оказалось бы утраченным. Возможно, он думает, что ей не перенести обсуждения жестокости по отношению к тому, кого немного знаешь. А если знаешь именно Розамунду, подумала Харриет, — это совсем другое — огромная разница. Когда раньше она оказывалась вовлечена в расследование убийства — она не рассматривала убийство бедного Филипа Бойса, который был её любовником, поскольку там была слишком сложная ситуация, а представляла мистера Алексиса, лежащего в луже крови на берегу в Уилверкомбе, [118] — она чувствовала отвращение и озадаченность. Теперь же она ощущала сильнейший гнев. Какая же это гнусность — отправить ближнего в никуда!
118
Жертвы убийств в романах Дороти Сэйерс «Сильный яд» и «Где будет труп».
— Харриет, что ты имела в виду сегодня, — сказал Питер, врываясь в её мысли, — когда сказала, что ты меня поняла?
— Но не in toto, [119] Питер, — сказала она. — На это потребуется вся жизнь. Только твои детективные устремления.
— Не могла бы ты оказать мне любезность и пояснить?
Его осторожность повисла между ними как туман. Она всё ещё расплачивалась за то, что во время их медового месяца сказала, что ему, дескать, не обязательно было самому исследовать тело в подвале. Тогда возникла натянутость — или, по крайней мере, ей так показалось, — но теперь был другой случай, и он вёл разговор очень осторожно.
119
Целиком — (лат.).
— Noblesse oblige, [120] не так ли? — сказала она.
— Большая часть нобилитета удивилась бы, услышав это! — засмеялся он.
— Когда я была ребёнком, в деревне жил мужчина, который был высоким и крепким, да и сильным как вол. Он появлялся словно по волшебству всякий раз, когда возникала проблема. Когда у телеги ломалась ось, или ветеринар не мог погрузить животное в грузовик, или автомобиль застрял в канаве, или нужно было срочно разгрузить кирпичи, или больную толстую женщину нужно было внести по лестнице в дом до кровати…
120
Положение (т. е. знатность) обязывает — (фр.).
— Я не совсем уверен, что ухватываю твою мысль, — сказал Питер.
— Его сила была его знатностью, сказала она. — Она заставляла его помогать, используя мускулы.
— А в моём случае?
— В твоём случае ум и привилегии заставляют тебя делать так, чтобы свершилось правосудие. Это для меня абсолютно ясно. И, Питер, я не просто согласна, что ты должен этим заниматься, я восхищаюсь тобой за это. Я считаю, ты прав, что твоё положение влечёт за собой обязанности, и горжусь тем, что ты несёшь их, а не бездельничаешь.
— Ты адвокат, очень чётко формулирующий свои мысли. Когда я пытаюсь вести собственную защиту, то всегда сбиваюсь.
— Питер, ты не в суде. Кто тебя в чём-то обвиняет?
— Если не ты, то только моё тайное я.
— И, дорогой, какое обвинение выдвигает твоё тайное я против тебя? Можешь заставить себя сказать мне?
— Лишь тебе на всём белом свете. Я обвиняю себя в наслаждении титулом, почестями и привилегиями, легкомысленным автоматическим уважением, данным мне по праву рождения, и в отсутствии отдачи с моей стороны — недостаточном старании.
— Подсудимый, я оправдываю вас в этом. Вы можете покинуть суд с незапятнанной репутацией. И в конце концов, милорд, эти титулы, эти престолы и господства, — не ваш выбор.
— Это так, — сказал он. — И, Domina, я бы их и не выбрал. Я предпочёл бы начинать наравне с другими, или даже с гандикапом. А так я всегда нахожусь в ложном положении: всё, чего я добиваюсь, делается по сути нечестно, просто в результате случайности рождения.
— Не совсем всё, Питер. Когда ты добивался, чтобы я вышла за тебя, это было именно гандикапом.